Г. Хасаншин. «Инородческая» школа как инструмент интеграции татармусульман Волго-Уральского региона в российское социокультурное пространство (конец XIX — начало XX в.)

«Инородческая» школа как инструмент интеграции татар-мусульман Волго-Уральского региона в российское социокультурное пространство (конец XIX — начало XX в.)

Важнейшей задачей внутренней национальной политики Российской империи пореформенного периода являлась интеграция нерусских народов, так называемых «инородцев» в российское социокультурное пространство. Правительство было обеспокоено их изолированным существованием, незнанием русского языка и грамоты.

Одну из самых крупных этноконфессиональных групп «инородцев» составляли татары-мусульмане, абсолютное большинство которых проживало в сельской местности. Согласно данным переписи 1897 г., их численность в Волго-Уральском регионе составляла 2 249 539 человек (из них городское население — 110 914 человек (4 %), сельское — 2 138 625 человек (95,1 %)¹.

Знание разговорного русского языка, обладание навыками чтения и письма было характерно лишь для жителей городов, мелких чиновников и торговцев. Татарские крестьяне не были особо заинтересованы в изучении грамоты. В аграрном Волго-Уральском регионе потребность знания государственного языка была сведена к минимуму, поскольку взаимодействие с органами власти осуществлялось через выборных представителей, сельское общество самостоятельно решало свои социальные проблемы, дети татар получали образование и воспитывались в конфессиональных школах на родном языке. В дополнение ко всему, изучение русского языка муллы-традиционалисты переводили на плоскость религиозного запрета и считали грехом².

Утверждение Александром II 26 марта 1870 г. «Правил о мерах к образованию населяющих Россию инородцев» для губерний Казанского и Одесского учебных округов явилось попыткой государства решить проблему отчужденности нерусских народов от общественной жизни империи.

Анализ «Правил» позволяет сделать вывод о том, что правительство пыталось фактически обязать татар изучать русский язык путем осуществления ряда мероприятий. Прежде всего, обучаться грамоте они должны были в учреждаемых за счет казны начальных сельских и городских русско-татарских училищах, где основными предметами являлись русский язык и арифметика³. При этом первоначально уроки должны были вестись на татарском языке. Осознавая, что обеспечение всего татаро-мусульманского населения казенными школами окажется обременительным для бюджета, «Правила» предусматривали возможность открытия русских классов при вновь создаваемых за счет населения мектебе и медресе. «Мотивировать» мусульман к этому правительство пыталось путем установления запрета на открытие новых конфессиональных школ без указанных классов. Кроме того, на средства казны предполагалось учредить две учительские школы в Уфе и Симферополе, а наблюдение за татарскими школами и за русскими классами при мектебе и медресе передавалось инспекторам народных училищ⁴.

Все вышеуказанные меры, по мнению властей, должны были привести к постепенному освоению татаро-мусульманским населением русского языка, его приближению к русской культуре, образованности и формированию чувства патриотизма.

В перспективе планировалось установить, чтобы лица, желающие занять мусульманские духовные должности, предъявляли свидетельства об удовлетворительном знании русского языка, грамоты (чтения и письма), первых четырех действий арифметики и освоили общий начальный курс магометанских народных училищ; при избрании на общественные должности (земские, городские и сельские) и определении на канцелярские должности по магометанскому духовному управлению мусульмане также должны были предъявить свидетельства об освоении русской грамоты⁵.

Для обеспечения реализации данных мер правительству было необходимо ввести контроль над школами. В этих целях через год после утверждения «Правил» в Казанском учебном округе была учреждена должность инспектора татарских, башкирских и киргизских школ⁶, а в 1874 г. высочайше утвержденным Постановлением Государственного Совета эти школы были переданы из-под юрисдикции Министерства внутренних дел в ведение Министерства народного просвещения.

Вопрос о том, в каких пределах должен осуществляться надзор над татарской конфессиональной школой, был весьма неоднозначен. С одной стороны, правительство хотело установить над ней полный контроль (обладать всеми статистическими данными, определять программу преподавания, быть осведомленным об источниках финансирования и др.), а с другой, оно не могло в полной мере осуществить «желаемые» реформы из-за опасения негативной реакции со стороны мусульманского населения.

Так, в отношении мусульманских школ Министерство внутренних дел придерживалось позиции контроля лишь со стороны, полагая, что любое прямое вмешательство в данную сферу может привести к всплеску протестных движений мусульманской образованной общественности⁷. Министерство народного просвещения, в свою очередь, настаивало на реформе мусульманских школ, изменении программы обучения и внедрении русского языка⁸.

Из-за отсутствия четко выраженной единой позиции правительства вопрос о пределах наблюдения за мектебе и медресе на практике был разрешен лишь в 1882 г. Тогда, после долгих обсуждений, было утверждено циркулярное предписание министра народного просвещения попечителям учебных округов, согласно которому чиновники учебного ведомства должны были предельно осторожно посещать школы, изучать их обустройство, собирать статистические данные, не предъявляя никаких обязательных требований⁹.

Правительственные меры внешне выглядели многообещающими: создание начальных образовательных учреждений, школ для подготовки учителей, первоначальное преподавание на татарском языке — все это, в совокупности с введением образовательных цензов, должно было заинтересовать татарское население в получении русской грамотности.

Однако чиновниками не были учтены просветительские традиции татарского народа, его понимание «образованности», а также сложившийся в данной сфере негативный исторический опыт взаимоотношений с правительством.

Татарская школа испокон веков была конфессиональной. Другой альтернативы для национальной школы татарское общество не знало¹⁰. Всякое вмешательство правительства в деятельность учебных заведений с целью установления уроков русского языка воспринималось населением как попытка постепенной христианизации. На это в свое время указывал и казанский губернатор Л. И. Черкасов*, отмечая, что «татары ревниво охраняют свою религию и смотрят на каждое нововведение как на посягательство обратить их в православие»¹¹.

Мусульмане вообще считали установление какого-либо правительственного контроля над школой неправомерным, поскольку она содержалась на средства прихожан. С этой позиции любая мера власти по интеграции татар через изучение русского языка была обречена на неудачу. Такие настроения отчетливо прослеживаются в петиционных компаниях мусульман 1882-1883 гг. Так, только за 1883 г. в адрес казанского губернатора поступило 142 прошения¹². Основными требованиями являлись изъятие татарских школ из-под юрисдикции Министерства народного просвещения с последующей передачей их в ведение Оренбургского магометанского духовного собрания, признание обучения русскому языку необязательным, отмена образовательного ценза для мулл¹³.

Кроме того, родители не хотели отдавать детей в русские школы, поскольку боялись оставить их без традиционного религиозного воспитания. Данное обстоятельство И. Гаспринский называл одной из главных причин, отталкивающих мусульман от указанных учебных заведений¹⁴. При этом состоятельное татарское население имело возможность обучать детей русскому языку и вне правительственных школ — посредством услуг частных учителей.

Неэффективность вышеназванных мер по приближению татар к русской культуре была признана на Особом совещании по вопросам образования восточных инородцев 1905 г. (далее Совещание), которое констатировало, что «Правила» от 26 марта 1870 г. «исполнялись неправильно, или даже вовсе не исполнялись, причем воспитательная сторона, столь важная в начальном обучении, была приносима в жертву узким и частию ошибочным методическим требованиям»¹⁵.

Участник Совещания — директор Казанской инородческой учительской семинарии — Н. А. Бобровников заявил, что «в Казанской губернии и Министерство народного просвещения, и земства открыли для мусульман некоторое число русско-татарских начальных училищ, которые, однако, в некоторых местах еще плохо привились, а в других и вовсе не привились. Это видно, между прочим, и из того, что в существующих в этой губернии 11-ти училищах, несмотря на нахождение их в самых многолюдных селениях и даже городах, числится всего 290 учащихся»¹⁶. Что касается русских классов при конфессиональных школах, то в Казанском учебном округе (Казанская, Астраханская, Вятская, Самарская, Саратовская, Симбирская губернии) к 1902 г. их было всего девять¹⁷. Таким образом, власти не смогли обеспечить серьезный приток татарской молодежи ни в новые правительственные школы, ни в специальные классы.

Одной из причин неудачи интеграционной политики председатель Совещания — А. С. Будилович* считал существовавший в правительственных школах перекос в сторону механического изучения русского языка при явном уменьшении воспитательной и идейной части образования. По его мнению, это являлось неправильным применением системы Н. И. Ильминского.

А. С. Будилович отмечал, что школа Н. И. Ильминского быстро завоевала к себе сочувствие «инородцев» «своей близостью к их языку и быту… глубоким воспитательным воздействием на душу учащихся… заменив механические приемы обучения инородцев, все еще господствующих в нашей инородческой школе общего типа… приемами более органического взаимодействия между школами материнскою и публичною при посредстве природного языка учащихся… школа Ильминского быстро отразилась на умственном и нравственном развитии инородческих детей, а вместе с тем и на более осознанном изучении ими русского языка. Отсюда же само собою проистекало их сближение с русским народом, его характером, стремлениями и мировоззрением»; «совершенно противоположные результаты констатированы были в развитии и настроении тех населений, которые не имели школы Ильминского, а вынуждены были пользоваться лишь школами общего типа, с господствующим в них нередко кумирослужением перед истуканом русского государственного языка, оторванного от выражаемых на нем сокровищ русской мысли, чувства, фантазии»18.

Признавая успехи системы Н. И. Ильминского, Совещание определило ее применение для учреждаемых правительственных школ обязательным¹⁹, только не в вероисповедном, а научном и патриотическом их освещении²⁰. Для татар-мусульман Совещание рекомендовало организацию русско-татарских училищ и русских классов при конфессиональных школах²¹. Также оно признало необходимым восстановление упраздненных должностей инспекторов инородческих школ, передав их из окружного подчинения в министерское²².

Что касается отношения к конфессиональным школам, то позиция правительства к ним осталась прежней. А. С. Будилович, резюмируя итоги работы, отметил: «Совещание высказалось за систему активного, а не пассивного отношения школьного ведомства к мектебам и медресам, придумав, однако для этой активности такие формы, которые не лишают названные школы известной автономии и не представляют вторжения в область веры»²³.

После Совещания 1905 г. власти пошли на смену законодательства в сфере образования инородцев. 31 марта 1906 г. министром народного просвещения, графом И. И. Толстым были утверждены «Правила о начальных училищах для инородцев, живущих в восточной и юго-восточной России», которые отменили действие «Правил» от 26 марта 1870 г.²⁴

Новые «Правила» ужесточили деятельность мектебе и медресе, для получения разрешения на открытие которых теперь требовалось удостоверение об обеспечении их содержания необходимыми средствами, увеличился и образовательный ценз на должности заведующего мектебе или медресе. В то же время, родной язык нерусских народов вводился в школьную программу в качестве отдельного предмета изучения²⁵, а в учебную программу двухклассных училищ были введены российская история, география, естествознание, черчение и геометрия²⁶. Все это указывало на стремление правительства распространить среди татар полноценное начальное образование.

«Правила» 1906 г. были встречены протестами мусульманского населения, в результате чего они были частично пересмотрены и вместо них с небольшими поправками приняты «Правила о начальных училищах для инородцев» от 1 ноября 1907 г. Из «Правил» были изъяты пункты об организации русских классов при конфессиональных школах, о моноэтничном составе учащихся русско-национальных школ, исключена статья об обязательности русской транскрипции в татарских книгах и др.²⁷

Однако, по истечении времени «Правила» 1907 г. были признаны властями неэффективными. Как указал в своем докладе в июне 1913 г. министр народного просвещения Л. А. Кассо, они не обеспечивают знания русского языка, и задача, поставленная ими («приобщение подрастающего поколения к гражданской жизни Отечества»), не может быть выполнена должным образом²⁸.

Одной из причин непопулярности государственных учебных заведений среди основной части мусульман являлось то, что к началу ХХ в. татаро-мусульманская интеллигенция, проникнутая идеями джадидизма, уже успела создать собственную сеть общеобразовательных школ путем реформирования традиционных конфессиональных мектебе и медресе. Данные школы, финансируемые за счет представителей буржуазии, практически в полной мере соответствовали интересам простых мусульман: дети в них обучались на родном языке, получали знания по арифметике, истории, географии, русскому языку (в ряде школ велись занятия по турецкому языку) и, что было немаловажным, получали воспитание в традиционном духе ислама.

Директор Департамента полиции С. Э. Зволянский в циркулярном предписании от 31 декабря 1900 г. дал весьма точную характеристику стремлениям джадидистов, указав, что «сторонники же новых веяний в своих сочинениях призывают татарское население России к образованию, к приобретению практических познаний как в области ремесел и промышленности, так и в изучении иностранных языков, дабы оно было культурно и богато. При этом новаторы приглашают своих единоверцев не в единую общеобразовательную школу, т. е. русские гимназии и высшие учебные заведения, а в особые татарские рассадники высшей мудрости, где европейская наука должна сочетаться с Кораном и преподаваться на татарском языке. Они указывают на необходимость осмыслить свою веру, очистить ее от суеверий и невежественных толкований мулл и укрепить свою народность, расширив область применения родного языка в литературной, научной и религиозной сфере и вообще хлопочут о прогрессе на почве ислама и тюркской народности»²⁹.

Джадидисты сыграли огромную роль в побуждении татаро-мусульманского населения к изучению государственного языка и, с этой точки зрения, они фактически выступили помощниками правительства в распространении русской грамотности*. По мере усиления позиции джадидистов, с 1905 г. численность русско-татарских школ стала увеличиваться³⁰.

Однако, такая постановка школьного дела все же шла вразрез с многолетней политикой правительства по языковой и культурной унификации «инородцев» и вызывала соответствующую негативную реакцию чиновников. Как бы ни были велики достижения джадидистов в деле поднятия общей образованности татаро-мусульманского населения, мусульманская культура не рассматривалась властями как цивилизационное достояние империи, считалось, что она таила в себе угрозу нелояльности к существующему политическому строю³¹.

Справедливо будет отметить, что имперское правительство за все время существования так и не сумело создать начальные учебные заведения, отвечающие интересам как татаро-мусульманского населения, так и государства. Для удовлетворения потребности в современном образовании и национальном воспитании детей татары были вынуждены самостоятельно открывать школы с общеобразовательной программой обучения.

Анализ приведенных в данной статье нормативных правовых актов, материалов межведомственного Совещания указывает на то, что при принятии тех или иных решений, касающихся функционирования школ, мнение татаро-мусульманской элиты властями не учитывалось*. Вопрос о системе образования решался в одностороннем порядке, что в итоге приводило к разногласиям и череде ошибок.

Накануне открытия Особого совещания по делам веры под председательством члена Государственного совета графа А. П. Игнатьева группа «мусульман-суннитов городов и губерний округа» Оренбургского магометанского духовного собрания представила оренбургскому муфтию М. Султанову список лиц, которых предполагалось делегировать на Совещание для всестороннего обсуждения проблем и принятия обоюдно выгодных решений. Муфтий, со своей стороны, представил графу А. П. Игнатьеву аналогичный список³². Однако, заседания Особого совещания по делам веры (23 ноября 1905 г. — 28 мая 1906 г.) прошли за закрытыми дверями. Диалог между мусульманским сообществом и государством не состоялся.

Более того, правительство не было достаточно осведомлено ни о внутренней жизни мусульман, ни о характере происходивших в ней процессах, модернизации, что явилось основой для подозрения татар в организации пантюркистского, панисламистского, пантатаристского движений. Для противодействия указанным явлениям в 1910 г. было созвано отдельное Особое совещание по мусульманским делам, которое предприняло попытку проанализировать угрозу панисламизма и пантюркизма в стране.

Таким образом, имеющиеся исторические факты указывают на то, что начиная с 1870 г. попытки властей приобщить татаро-мусульман к русской культуре путем обучения и воспитания их в специальных правительственных школах не дали ожидаемых результатов. Вместе с тем, очевидно, что процесс интеграции происходил, но не по причине реализации правительственных мер, насаждаемых сверху, а, скорее, благодаря обновленческому движению в среде мусульман, общественные деятели которых осознавали важность развития светского образования, изучения государственного языка и стремились создавать для этого соответствующие условия. При этом русская культура стала для татар своеобразным адаптивным проводником приобщения к достижениям европейской цивилизации³³.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. История татар с древнейших времен: в 7 т. Т. VI: Формирование татарской нации. XIX — начало Х в. – Казань, 2013. – С. 50.

2. Загидуллин И. К. Татары-мусульмане и школьная политика Российского правительства в последней трети XIX века // Вестник Челябинского государственного университета. История. – 2015. – № 14. – Вып. 64. – С. 62-63.

3. Ч. Х. Имперская власть и татарская школа во второй половине XIX — начале XX века (по материалам Казанского учебного округа). – Казань, 2013. – С. 15.

4. Сборник постановлений по Министерству народного просвещения. – СПб., 1871. – Т. 4. – Стлб. 1562-1565.

5. Там же. – Стлб. 1566.

6. Ч. Х. Указ оч. – С. 19.

7. М. В. Закон 1874 г. о передаче мусульманских школ Российской империи в ведение Министерства народного просвещения: бездействие или стратегия продуманного управления? // Востоковедные исследования на Алтае. – 2015. – № 7. – С. 96.

8. Там же. – С. 97.

9. Ч. Х. Указ оч. – С. 35.

10. Загидуллин И. К. Татары-мусульмане и … – С. 63.

11. НА РТ, ф. 1, . 3, д. 5881, л. 21-23.

12. Загидуллин И. К. Татарское национальное движение в 1860-1905 гг. – Казань, 2014. – С. 219.

13. Он же. «Пресечь вредную деятельность по подаче прошений» (Петиционная кампания мусульман Казанской губернии 1883 г.) // – Эхо веков. – 2011. – № 3/4. – С. 37.

14. Он же. Татары-мусульмане и школьная… – С. 64.

15. Труды Особого совещания по вопросам образования восточных инородцев. – СПб., 1905. – С. 162.

16. Там же. – С. 140.

17. Загидуллин И. К. Татары-мусульмане и школьная… – С. 65.

18. Труды Особого совещания… – С. 13.

19. Там же. – С. 31.

20. Там же. – С. 39.

21. Саматова Ч. Х. Указ. соч. – С. 52.

22. Там же. – С. 54.

23. Труды Особого совещания… – С. 38.

24. Саматова Ч. Х. Указ. соч. – С. 54.

25. Свод законов, циркуляров и справочных сведений по народному образованию в переходный период. – М., 1907. – С. 155.

26. Саматова Ч. Х. Указ. соч. – С. 62.

27. Там же. – С. 60.

28. Анохина И. А. Государственная политика в деле просвещения нерусских народов Поволжья (вторая половина XIX — начало XX века) // Известия Пензенского государственного педагогического университета им. В. Г. Белинского. – 2007. – № 7. – С. 89.

29. Государственный архив Российской Федерации, ф. 102, оп. 226, д. 11, ч. 3, л. 6 об.

30. Загидуллин И. К. Татары-мусульмане и школьная… – С. 66.

31. Он же. Новые явления в культурной и общественной жизни мусульман на рубеже XIX-XX вв. // Гасырлар авазы – Эхо веков. – 2014. – № 3/4. – С. 40.

32. Он же. Татарское национальное движение… – С. 414-415.

33. Гафаров А. А., Гафаров А. Н. Колониальная аккультурация традиционного уклада мусульман Российской империи // Вестник Казанского технологического университета. – 2012. – Т. 15. – № 17. – С. 301.