Д. Мустафина. «Не вели, государь, ево ложному челобитию поверить...» (К вопросу о служилых слободских татарах г. Казани)

«Не вели, государь, ево ложному челобитию поверить…»

(К вопросу о служилых слободских татарах г. Казани)

Формирование категории слободских служилых татар, очевидно, произошло в первые же годы после военного поражения казанцев в октябре 1552 г. Косвенные сведения о них присутствуют в описании Казани, осуществленном в 1565-1567 гг. писцами Н. В. Борисовым-Бороздиным и Д. А. Кикиным. На Татарской слободе, находившейся за острогом и за Булаком на берегу о. Кабан¹, пять дворов было отведено приказным людям. В момент описания в четырех из них проживали жильцы дети боярские, один из дворов пустовал. В большей части (150) учтенных писцами «татарских и чювашских» дворов обитатели появлялись преимущественно лишь зимой или в случае обострения социально-политической обстановки в регионе². Судя по контексту уцелевших писцовых материалов, эта часть жителей в период описания г. Казани мало интересовала правительственных агентов*.

В поле зрения властных структур Татарская слобода и ее население оказались лишь спустя четверть века после упомянутой переписи. Связано это было с необходимостью ответной реакции на донесение митрополита Казанского и Астраханского Гермогена, серьезно озаботившегося после своего назначения на должность образом жизни новокрещен, степенью их приверженности православию и поставившего власти в известность о том, что «въ Казани и въ Казанскомъ и в Свияжскомъ уездехъ, живутъ новокрещены съ татары и съ чувашею и съ черемисою и съ вотяки вместе, и едятъ и пьютъ съ ними съ одного, и къ церквамъ Божиимъ не приходятъ, и крестовъ на себе не носятъ, и въ домехъ своихъ Божиихъ образовъ и крестовъ не держатъ, и поповъ въ домы свои не призываютъ и отцевъ духовныхъ не имеютъ, и къ роженицамъ поповъ не зовутъ, толко не самъ попъ, сведавъ роженицу, приехавъ дастъ молитву; и детей своихъ не крестятъ, толко попъ не обличитъ ихъ, и умершихъ къ церкви хоронити не носятъ, кладутся по старымъ своимъ татарскимъ кладбищамъ; а женихи къ невестамъ по татарскому своему обычаю приходятъ, а венчався у церкви и снова венчаются въ своихъ домехъ попы татарскими, а во все посты, и въ середы и въ пятницы, скором едят; и полон у себя держатъ немецкои, мужиковъ и женокъ и девокъ некрещеныхъ, и съ женками и съ девками некрещеными живутъ мимо своихъ женъ, и родивъ женка или девка робенка живетъ съ ними въ одной избе и пьетъ и естъ изъ одного судна, а молитвы роженице и робенку нелзе дать, для того, что добываютъ не у крещеныхъ, и те новокрещенские добытки у полонянокъ некрещены умираютъ, да и многие де скверные татарские обычаи новокрещены держатъ безстыдно, а крестьянской веры не держатся и не навыкаютъ;.. и новокрещены ученья не приимаютъ и отъ татарскихъ обычаевъ не отставаютъ, а живутъ въ великомъ безстрашье и конечно отъ крестьянской веры отстали, и о томъ добре скорбятъ, что отъ своей веры отстали, а в православной вере не утвердились для того, что живутъ съ неверными съ одного, и Божиихъ церквей неблизко, и со крестьяны не вместе, и видя въ новокрещенехъ неверье татаровя иные не токмо не крестятся въ православную веру, и поругаются крестьянской вере; да прежде сего, отъ казанского взятья въ сорокъ летъ не бывали въ Татарскои слободе мечети, а ныне де учали мечети ставити близко посаду, всего какъ изъ лука стрелить; и намъ бы о томъ указъ учинити»³.

Речь, как видим, идет не о необходимости усиления политики христианизации, как об этом иногда пишут отдельные авторы. Глава православной церкви в новоприсоединенном крае доводит до сведения высших светских властных структур о положении в Казани и в регионе, когда перешедшие в новую веру не соблюдают надлежащих требований и христианских обычаев. Гермоген считает, что отпадение от православия стало следствием свободного общения людей разной веры (новообращенных в православие, язычников и мусульман) и усиления позиций мусульманства, в чем существенную роль сыграли обитатели Татарской слободы. Митрополит озабочен проблемой удержания новокрещен в православии. И, по всей видимости, понимания и помощи со стороны светской ветви власти он не дождался. Да, воеводам, надо полагать, было совсем не до прозелитизма, ведь их внимание и действия были направлены на подавление «черемисских войн».

Митрополит Гермоген просит царского распоряжения (указа) воеводам о принятии мер, нацеленных на ограничение контактов новокрещен с мусульманами и язычниками, на ослабление и недопущение усиления позиций ислама. Своим обращением он фактически признался в собственном бессилии, ибо его слова и действия (он собрал новокрещен в соборной церкви и провел службу и надлежащую беседу) не дали желаемого результата. Правительство царя Фёдора Алексеевича отреагировало на его обращение-жалобу указом от 18 июля 1593 г. в адрес казанских воевод, в котором присутствует элемент обвинения последних в бездействии («то сделалось вашимъ небереженьемъ и оплошкою, такъ есте сбредили, да и къ намъ о томъ не писывали…»). В соответствии с указом в Казани следовало построить слободы с церковью и перевести туда из уезда новокрещен, не допускать их проживания вместе с некрещеными, «извести» в Татарской слободе и других поселениях мечети, запретить впредь строить новые, не дозволять русским людям жить в «услужении» у татар и немцев. А в отношении «непослушных» нерадивых новокрещен следовало применять самые жесткие меры.

Лакуны в источниковом комплексе не дают возможности представить, каковыми оказались на деле последствия вышеназванного указа для жителей Татарской слободы. Но Гермоген добился определенных успехов в укреплении миссионерства в регионе: в числе его достижений — появление в Казани, к примеру, Иоанно-Предтеченского монастыря⁴. Несомненно, события Смутного времени оттеснили проблемы, связанные с миссионерством и христианизацией нерусских народов Казанского края, на задний план.

Из упомянутого указа следует, что в Татарской слободе проживало население, исповедовавшее мусульманство. Исследователи склонны видеть в этих жителях исключительно представителей татарского этноса. Тогда как, оказывается, есть основание думать, что социально неоднородное, изначально состоявшее из служилых и ясачных людей население было неоднородным и в этническом отношении. Одним из аргументов в пользу такого утверждения служит предлагаемый вниманию читателей документ — челобитная жителя Татарской слободы Казани Мухаммеда Хаджисаинова (Маметеика Азюсеинова) на имя царя Михаила Фёдоровича, отложившаяся в фонде 131 (Татарские дела) Российского государственного архива древних актов. Она не датирована, но имеет помету XVII в. с распоряжением присовокупить полученное обращение к делу. Основываясь на помете-резолюции, дату составления этого частного акта можно определить временем не позднее 14 мая 1643 (7151) г.⁵

В XVII в. российское правительство стремилось лучше узнать рынки восточных стран и привлечь иностранных купцов на свой, так как экономика государства была подорвана Смутой. Заинтересованность в этом начала проявляться при Борисе Годунове, но особенно ощутимой стала при Михаиле Фёдоровиче. Проблему малочисленности русских торговых людей правительство первого Романова стало решать посредством приписки посадских людей в гостиную и суконную слободы, активно осуществлявшейся в 1620-е гг. Согласно подсчетам Н. Б. Голиковой, в результате принятых мер к началу 1630-х гг. численность торговых людей по сравнению с 1613 г. возросла с 15 до 434-444 человек⁶.

Ситуация с контингентом торговцев и в целом с самим торговым промыслом в новоприобретенном регионе требовала вмешательства государства. Известно, что благодаря своему географическому положению Казань исстари являлась «вратами Востока в Европу» и наоборот. Но военное присоединение и смена политической власти в регионе не дали Московскому государству ожидаемой преемственности торгово-экономических связей бывшего ханства. Купцы стран Востока, прежде всего Ирана, Афганистана и Средней Азии, предпочитали торговать «по старине» и не были склонны пересматривать круг своих контрагентов. Наиболее недружелюбную позицию к посланцам христианского государства заняла Индия, с которой вслед за англичанами и голландцами московскому правительству хотелось установить связи. Следовавшие транзитом через Казань купцы из Ногайской Орды, правитель которой Исмаил был настроен прорусски, имели проверенных знакомых или родственников в окрестностях города, могли передохнуть в чьем-либо подворье. Тем не менее социально-политические потрясения, надо полагать, привели к определенной «встряске» и перерыву в устоявшихся традиционных торговых контактах и к смене контрагентов. Упоминание «гостей» и «торговых людей» в наказе, данном Гурию в мае 1555 г., не оставляет сомнений в том, что в городе уже появился определенный круг предпринимателей, переселенных преимущественно из Пскова, Новгорода и других верхневолжских городов⁷. Судя по составу перечисленных, под юрисдикцию новой власти попали люди православные: «А воеводомъ, и детемъ боярскимъ, и новокрещеномъ, и гостемъ, и торговымъ людемъ, житии брежно, и творити государеву наказу во всемъ, и воеводъ слушати; а воеводамъ ихъ беречи, во всякихъ делехъ, безо всякия хитрости…»⁸

Вместе с тем торговые интересы требовали укрепления и восстановления ослабших и прерванных связей, потребность в которых не столь остро ощущала русская сторона, чем ее контрагенты. Так, прибытие в октябре 1552 г. сразу после падения Казани в Москву посольства из Ногайской Орды, состоявшего из 150 послов и гостей, говорит помимо всего прочего о заинтересованности, проявляемой ногайской стороной. Ведь посольство не могло не знать о судьбе ханства, но не повернуло обратно. Достаточно символичным было и поголовье пригнанных на продажу коней — всего-то 500⁹.

В январе 1555 г. правитель Ногайской Орды Исмаил в своем письме на имя думного дьяка Ивана Висковатого излагает просьбу — разрешить возобновить торговлю в Казани: «Да чтоб поволилеси нам дорогу казанскую, чтобы гости наши туда ходили того для, что на сеи дороге рати есть и торг бы нам казанской ослободил»¹⁰. Стало быть, определенные ограничения для торговцев еще сохранялись. Вполне вероятно, что выдвинутые московской стороной условия не в полной мере отвечали чаяниям ногаев. Тем не менее, несмотря на разбойничавших на Волге и в степи казаков, а также калмыков, нападавших и разорявших торговые караваны, купцы следовали в составе посольств правителя в Москву, не задерживаясь в Казани. Правда, в декабре 1555 г. воевода П. И. Шуйский задержал одно из ногайских посольств в городе и настоял на распродаже животных: 20 тысяч коней и 20 300 голов овец¹¹.

В этих условиях царское правительство приняло единственно верное решение: привлечь татар к осуществлению торговых контактов со странами Востока. Ведь они лучше знали эти земли в силу традиционных связей, единства религиозных верований и использования тюрко-татарского языка в качестве средства общения в Средней Азии, Персии, Китае, Индии и других восточных государствах. Дальновидной составляющей реализации этого решения стало основание Татарской слободы за чертой укрепленной части Казани. Поскольку для совершения торговых операций в Поволжье восточным купцам, именовавшимся «тезиками»*, приходилось преодолевать значительные расстояния, измерявшиеся месяцами пути, то они рассчитывали на длительное пребывание в пункте совершения розничных торговых операций, оказывались вынуждены обзаводиться на новом месте своими дворами и стационарными торговыми точками, или всем этим их должна была обеспечить принимающая сторона. Возможность находиться в населенном пункте в окружении единоверцев, даже если мусульманин следовал транзитом через Казань в Москву и другие «верховые» города, наличие культовых сооружений, удобство выполнения обязательных для верующего человека правил и обрядов играли немаловажную роль в привлечении мусульманских купцов в Поволжье.

В условиях недостатка денег в казне правительство прибегло к доказавшей свою жизнеспособность системе привлечения на службу, но платой за ее несение определило не материальные объекты — земельные угодья, мельницы, перевозы, кабаки и прочее, а предоставило свободу на совершение торговых операций. Вместо наделения поместьями за службу служилым было дано торговое право. Это был уникальный случай создания особой прослойки служилых людей, на которых возлагались задачи возобновления прерванных торговых контактов и проникновения в отдаленные восточные государства. Тем самым право на торговлю стало формой содержания корпорации служилых людей Татарской слободы. Отсюда формирование этой прослойки населения уместно связывать с утверждением определяющей роли государства в развитии торговли, обусловленной слабостью русского купеческого капитала и невозможностью проникнуть на рынки восточных стран без знания языка и обычаев.

Определенную роль сыграли также и два других фактора: слабая осведомленность московского правительства не только о восточных странах, но даже о территории, которая вошла в состав государства во второй половине XVI в., и финансовая несостоятельность подавляющей части русских торговых людей, не способных конкурировать с голландскими и английскими торговыми компаниями.

Вместе с тем в правительственных и торговых кругах Московского государства оформилось неистребимое желание расширить зону контактов на востоке. Но прежде нужно было официально сообщить будущим контрагентам о произошедших политических изменениях в Евразии, хотя об этом весь тюрко-мусульманский мир, безусловно, знал. Такой случай представился, когда в Россию прибыл второй после Р. Ченслера посланник английской королевы Марии Тюдор, а затем Елизаветы I Энтони Дженкинсон (1529-1610(?)). В его обязанности вменялось согласование с правительством Ивана IV маршрута торговых контактов англичан с восточными странами: Ираном, Средней Азией, Китаем и Индией. Московский правитель позволил Дженкинсону пересечь страну и вручил письма для передачи правителям государств, в которые стремился попасть англичанин*. В ответ в 1559 г. из Бухары и Хивы прибыли послы с предложениями о торговых сношениях. Это означало признание политического верховенства Москвы над бывшими их партнерами — Астраханским и Казанским ханствами.

Интересы капитала, помноженные на политические мотивы, диктовали свой алгоритм взаимоотношений сторон: прибывавшие «гости» освобождались от пошлин, торговые связи начали укрепляться. Во второй половине XVI в. торговцы из Хивы, Бухары и Персии стали активно осваивать российский рынок. Не прочь они были выйти и на западноевропейский рынок. Следует учитывать и присутствовавший разведывательный интерес их правительств. К 1580-м гг. торговые контакты между среднеазиатскими ханствами и Россией стали носить достаточно регулярный характер, несмотря на грабежи казаков, произвол воевод и других административных лиц в пути следования посольств. Внешнеполитическое ведомство пыталось держать наплыв восточного капитала под своим контролем. В памяти от 18 ноября 1585 г., данной казанским воеводам князю Григорию Андреевичу Булгакову «с товарищи» в связи с необходимостью решения вопроса о пропуске к Москве выехавших из Астрахани бухарского и хивинского послов Мухаммед-Али и Ходжа-Мухаммеда, Посольский приказ предписывал: «а тезиков бы есте, которые приедут з бухарскими послы в Казань и вы б их ис Казани к нам к Москве не пропущали, а велели торговати в Казани, а сколько их в Казань придет и какие товары с ними… и со юргенчьскими отпустил их вместе с ними, а которые у них… торговые люди пришли в Казань и вы б о том к нам отписали и вы б их из Казани не пропущали по прежнему нашему указу»¹². И даже в условиях хозяйственно-экономического кризиса после Смуты правительство оставалось непреклонным, ограничив право «тезиков» торговать лишь в поволжских городах от Астрахани до Казани: «и государь их (тезиков. — Д. М.) пожаловал поволил из Астрахани с товары ездить имянно на Царицын да на Самару да в Казань, а выше Казани ни в которые городы без своего государева указу ездити им не велели»¹³.

Проникновение восточных торговцев во внутренние уезды России вызывало недовольство российских купцов. В коллективной челобитной, поданной в 1627 г. российскими торговыми людьми (в том числе и казанцами), указывалось, что «кизыльбашские и бухарские земли тезики дале Астрахани и Казани не езживали ж, окроме к Москве посольских людей. А ныне, государи, по всей вашей государеве вотчине и в Сибирь тезики сами ездят и отпущают приказщиков своих, а у нас, государи, отнели везде промысел, и вашему государеву товару от их разных промыслов стала поруха великая: расходу не стало вашим государевым всяким товаром»*. Конечно, порой эти контакты омрачались произволом должностных лиц, разбойными нападениями, грабежами, иногда специально инициированными властными структурами, подчас с участием представителей стран-конкурентов. Тем не менее торговые связи не прекращались.

Публикуемый документ свидетельствует, что в XVII в. представителями местной власти в Казани распоряжение 1585 г. в отношении восточных купцов не было проигнорировано, а действительно послужило руководством к действию. Торговец Саин, по всей видимости, не входил в число купцов, приближенных к хану и входивших в состав официальной дипломатической миссии, ибо ему не было разрешено проследовать в Москву. И это обстоятельство не стало для него неожиданностью, так как он, согласно представлению внука, выехал в Казань. То есть Саин по собственной инициативе примкнул к посольству, чтобы добраться «с торжишком» до Казани. Здесь он обосновался в Татарской слободе, и воспользовавшись сложившейся в Российском государстве востребованностью в торговых людях, знающих особенности восточных рынков, записался в служилые люди. Вполне вероятно, что его решение о размещении в слободе было продиктовано той военно-политической драмой, которая развернулась в поволжских городах в годы Смуты и усугубилась с появлением в первой трети XVII в. в степях между Волгой и Уралом калмыков. Перемещаться по традиционным торговым путям стало крайне опасно. Один из сухопутных караванных путей из Средней Азии (Бухары) пролегал через Хиву (Ургенч), Казалинск, Эмбу, далее ногайской степью через Яик, выше Сарайчика, на Самару, далее по Волге до Казани¹⁴. Или же дорога пересекала Яик и шла через Башкирию на Уфу и Казань по Каме. В одном из донесений самарского воеводы князя Дмитрия Петровича Лопаты Пожарского**, отправленном в ответ на грамоту Посольского приказа от 11 декабря 1613 (7122) г., изложена информация о расспросе бухарского купца Хози Навруза и хивинского караванного головы Дербыша. Купцы признались, что боялись повторения участи предыдущего каравана, подвергшегося разбойному нападению самарских людей, разграбивших и убивших многих купцов, пришедших в составе каравана из почти 900 человек, и что уцелевшие повернули с дороги обратно¹⁵. Обо всех подобных случаях становилось, конечно, известно. Не меньше опасностей таил и другой путь из Балха, пролегавший через Карши, Бухару, Ургенч до устья Амударьи и через пустыню на западной стороне Аральского моря до двух пристанищ на восточном побережье Каспийского моря, точнее заливов Мангышлакского полуострова — Кабаклы и Караган, далее морем до Астрахани и по Волге до Казани.

Казань служила пропускным пунктом во внутренние районы государства для прибывавших с Востока дипломатических миссий, послов и купцов, а Татарская слобода местом их временного или даже постоянного пристанища. В этом поселении местный этнический элемент играл определяющую роль и, безусловно, превалировал в количественном отношении. Под его социальное обаяние попадали представители пришлого мусульманского населения из других регионов, они перенимали язык, принимали устоявшиеся в этом обществе правила организации жизнедеятельности и сливались с ним в единую этноконфессиональную группу. Общее религиозное мировоззрение способствовало конечной ассимиляции новоприходцев-мусульман с местным населением.

Примечательно также, что податель челобитной Мухаммед Хаджисаинов (Маметеика Азюсеинов) именует себя то посадским человеком слободским татарином, то служилым татарином. И тем самым убеждает нас в том, что в середине XVII в. в Татарской слободе шел процесс имущественной дифференциации, вследствие которой часть служилых слободских татар, как это произошло с отцом челобитчика, переходила на посадское тягло. Основным занятием деда, отца и самого просителя была торговля. Если дед вел торговлю как служилый татарин самостоятельно, то отец нанялся к другому торговцу (служилому татарину) и поехал в Сибирь для реализации чужого товара на условиях паритетного дележа выручки («исполу»).

Из документа следует, что дед челобитчика — Саин (Сеин) — выехал в Казань из Бухарского ханства при Аштарханидах (1601-1756). По-видимому, он принадлежал к тюркской части населения ханства и гонимый экономическим упадком, не прекращавшейся феодальной усобицей, прибыл в Поволжье в надежде на удачную торговлю и безопасное бытие. Видно, чаяния его оказались несбыточными, к тому же калмыки «перекрыли» подходы к юго-восточным границам России и стали хозяйничать в волжских степях, дорога назад оказалась закрытой. Он запил, и пагубная страсть к алкоголю ускорила его конец. Его жена и малолетний сын остались без средств к существованию. Надо полагать, что в судьбе мальчика, как это было принято, свою благодатную роль сыграла махалля. Мальчик Хаджисаин (Азюсеин) вырос, но бесславная кончина отца не послужила ему уроком: он в свою очередь безвременно отошел в мир иной в результате пьяной ссоры, приключившейся между ним и «человеком» (то ли слугой, то ли поверенным в торговых делах) торговца Мурата. Случилось это вдали от дома, в Сибири, куда он отбыл, подрядившись к торговому человеку для осуществления отъезжей торговли. На его вдове женился служилый слободской татарин Килмяк (Келмечка) Исенбахтеев. А сын Мухаммед не только вырос с отчимом, но и стал его партнером. Характерно, что третьим партнером был «тезик» Касыйм (Касим) Исенеев. Показательно также, что эту троицу обвинил в присвоении имущества Саина, якобы являвшегося его человеком, некий Ходжа Ибрагим (Хоже Ибраим), прибывший в Москву в качестве посла из Балха. Гипотетически можно предположить, что Саин мог быть «человеком» этого посла, ведь город Балх входил в Бухарское ханство и являлся одним из самых крупных. Не зря его именовали «матерью городов» и «куполом ислама». Он был центром вилаята и в XVII в., являлся предметом борьбы между узбекскими ханами, иранскими Сефевидами и индийскими Великими Моголами. Несмотря на упорное сопротивление узбекского населения вилаят в 1850 г. был завоеван и вошел в состав Афганистана¹⁶.

Вместе с тем по истечении десятков лет вряд ли можно было с достоверностью и уверенностью определить личность умершего деда Мухаммеда и тем более выяснить и доказать факт его зависимости от балхского подданного. Возможно, дело было в том, что при разбирательстве факта убийства отца Мухаммеда «тезик» Мурат понес существенные финансовые потери, вынужденный выплатить компенсацию за кровь, за лишение малолетнего мальчика и женщины кормильца. Килмяк Исенбахтеев и Касыйм Исенеев могли представлять интересы партнера убитого и его семьи при изъятии нераспроданного товара и вырученной суммы за проданный товар, а также, видимо, имели отношение к принятию денег от виновной стороны. Балхский посол взялся оказать содействие купцу, явно имевшему государственную поддержку, в отмщении за понесенные им непредвиденные расходы. Ведь согласно исламскому праву «верующему не следует убивать верующего, такое допустимо лишь по ошибке». За умышленное убийство преступника могли казнить или наложить денежный выкуп (дийа). Если же это случилось по ошибке, то лицу, совершившему преступление, следовало отпустить на волю верующего раба и выплатить наследникам убитого выкуп за кровь. В случае отсутствия раба — поститься на протяжении двух месяцев. К выплате дийа могли быть привлечены и ближайшие родственники, в случае их отсутствия — хозяин, в случае бедности убийцы и отсутствия родственников выкуп платило само государство из казны. Согласно Сунне, размер выкупа составлял сто верблюдов или 10 тысяч серебряных дирхемов. Объем альтернативного варианта выкупа равнялся 200 коровам или двум тысячам овец¹⁷.

Нет ничего удивительного в том, что Мухаммед обратился с ответным иском, прося царя произвести расследование обстоятельств дела. На чаше весов находилось не только благополучие, но и социальная свобода*.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Писцовая книга города Казани и Казанского уезда 1565-1568 гг. / Сост. И. П. Ермолаев, Д. А. Мустафина. – Казань, 2006. – С. 115, 113, 154, 180, 181, 182, 187, 188.

2. Там же. – С. 187.

3. Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою экспедициею императорской Академии наук. – СПб., 1836. – Т. 1. – № 358. – С. 436-439; Заволжский муравей. – М., 1834. – Ч. 2. – № 13. – С. 274-284; Никольский Н. В. Сборник исторических материалов о народностях Поволжья. – Казань, 1919. – С. 90-94, 431-435; История Татарии в документах и материалах. – М., 1937. – С. 147-150; Документы и материалы по истории Мордовской АССР. – Саранск, 1940. – Т. 1. – С. 165-166.

4. Российский государственный архив древних актов, ф. 281, оп. 4, д. 24/6432, л. 1-4.

5. Там же, ф. 131, оп. 1, д. 5, л. 1-1 об.

6. Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации России XVI — первой четверти XVIII в. – М., 1998. – Т. 1. – С. 113, 115, 248, 297-298; Костомаров Н. Очерк торговли Московского государства в XVI-XVII столетиях. – СПб., 1862. – С. 142.

7. Писцовое описание Казани и Казанского уезда 1565-1568 годов / Сост. Д. А. Мустафина. – Казань, 2006. – С. 39.

8. Акты, собранные в библиотеках… – Т. 1. – № 241/1. – С. 257-259.

9. Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой. 1551-1561 гг. / Сост. Д. А. Мустафина, В. В. Трепавлов. – М., 2006. – С. 109.

10. Там же. – С. 161.

11. Там же. – С. 202.

12. Материалы по истории народов СССР. Вып. 3. Материалы по истории Узбекской, Таджикской и Туркменской ССР. Ч. 1. Торговые сношения Московского государства с народами Средней Азии в XVI-XVII вв. – Л., 1932. – С. 97-98.

13. Там же. – С. 129-131.

14. Памятники дипломатических и торговых сношений Московской Руси с Персией / Под ред. [и с предисл.] Н. И. Веселовского. Т. 2. Царствование Бориса Годунова, Василия Шуйского и начало царствования Михаила Федоровича. – СПб., 1892. – С. 182.

15. Там же. – С. 171.

16. Бартольд В. В. Сочинения: в 9 т. Т. 7. Работы по исторической географии и истории Ирана. – М., 1971. – С. 53.

17. Али-заде А. Исламский энциклопедический словарь. – М., 2007. – С. 109-110, 192, 204.

Не ранее 14 мая 1643 (7151) г. – Челобитная на имя царя Михаила Фёдоровича казанского слободского служилого татарина М. Хаджисаинова с просьбой не передавать без проведения сыска балхскому послу его самого, отчима К. Исенбахтеева и бухарского купца К. Исенеева

Царю государю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии бьет челом сирота твои казанскои посадцкои человек слоботцкои татарин Маметеико Азюсеинов. Дед. Государь, мои Сеин был бухарские земли и выехал в Казань с торжишком, тому болши тратцати лет. А человек он был пьющеи, что с ним было товарелку, то все пропил и умер, тому лет з дватцать. А после деда моего остался сын его Азюсеин невелик, а мои Маметеиков отец, и жил в Казане в посаде и твое государево тягло платил. И поехал в Сибирь с чюжим товарелком исполу торговать, и в Сибири хмельным делом тезиков человек Муратов отца моего в Сибири зарезал. И ныне, государь, приехал к Москве балхский посол Хоже-Ибраим и бьет челом тебе, государю, ложно на меня сироту твоего и на вотчима моего Келмечка Исенбахтеева да на тезика на Касима Исенеева, на казанских же на посадских людеи слободцких же людеи, бутто дед мои человек ево был. И как дед мои умер, и я бутто сирота твои Маметеико с тем вотчимом своим с Келмечком и с тезиком Касимом животами деда моего завладели. А после, государь, деда моего никаких животов не осталось, и тебе государю о том он посол бьет челом, чтоб деда моего животы сыскать, и нас сирот твоих ему отдать.

Милосердный государь царь и великии князь Михаил Федорович всеа Русии, пожалуи нас, сирот своих, не вели, государь, ево ложному челобитию поверить, нас сирот своих ему без сыску отдать потому, что мы сироты старинные твои государевы посадцкие люди служилые татаровя, чтоб нам сиротам твоим от ево поклепного иску до конца не погинуть и з домишками своими разоритися не быть.

Царь государь, смилуися, пожалуй. // 151-го маия в 14 день взяти к делу и подлинное дело.

РГАДА, ф. 131, оп. 1, д. 5, л. 1-1 об.

* В XVI-XVII вв. слободы считались пригородными селами, расположенными около посадов. Их население, занимавшееся различными промыслами и ремесленным производством, следовало приписывать к посаду и облагать общим тяглом (подробнее см.: Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою экспедициею императорской Академии наук. – СПб., 1836. – Т. 3. – С. 15-16 (№ 14); Т. 4. – С. 37-39 (№ 24)).

* Принято считать, что «тезиками» в то время называли бухарских и хивинских купцов, приезжавших торговать в Россию. Однако это понятие порой распространялось и на персидских купцов. Последних чаще именовали «гилянскими», «кизылбашскими». В этническом отношении «тезики» могли быть узбеками, сартами, таджиками, евреями, уйгурами, каракалпаками и др.

* Свои путевые заметки и наблюдения о географии и состоянии российского народа и его соседях, составленные в 1557, 1561, 1566 и 1571 гг. и в ходе поездки в Иран и Среднюю Азию в 1558-1559 и в 1562-1564 гг., Э. Дженкинсон свел в сочинение «Путешествие». Заметки впервые были опубликованы на английском языке в 1589 г. в составе сборника «Главные плавания, путешествия и открытия английской нации… за 1500 лет», подготовленном к изданию Р. Хаклюйтом (Гаклюйтом) (The principall navigations, voyages and discoveries of the English nation, made by Sea or ouer Land… with in the compasse of the se 1500 yeeres. Deuided into three seuerall parts… / By Richard Hakluyt. Imprinted at London by George Bishop and Ralph Newberie). Включены они были и в первый том трехтомника, изданного в едином переплете в 1599-1600 гг.: Hakluyt, R. The principal navigations, voyages, traffiques and discoveries of the English nation. Затем увидели свет в составе пятитомника «Hakluyt’s collection of the early voyages, travels and discoveries of the English nation. A new edition, with additions», вышедшего в 1809-1812 гг. В 1886 г. были опубликованы гаклюйтовским обществом (см.: Early voyages and travels to Russia and Persia by Anthony Jenkinson and other Englishmen // Works Issued by the Hakluyt Society. – London, 1886; также см.: Hakluyt, R. The principal navigations, voyages, traffiques and discoveries of the English nation. Vol. 1-12. – Glasgow, 1903-1905). Русский перевод части записок о путешествии Дженкинсона в Россию в 1571-1572 гг. был осуществлен С. М. Середониным (см.: Середонин С. М. Известия англичан о России во второй половине XVI века // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских. – 1884. – Кн. IV. – Отд. III. – С. 73-91). Отрывки из более ранних записок были переведены и опубликованы Ю. В. Готье (см.: Дженкинсон А. Путешествие в Среднюю Азию. 1558-1560 гг. // Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке / Пер. Ю. Готье, предис. Г. Новицкого. – Л., 1937. – С. 167-192; Дженкинсон А. Путешествие из Лондона в Москву. 1557-1558 гг. // Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке / Пер. Ю. Готье, предис. Г. Новицкого. – Л., 1937. – С. 67-80; Дженкинсон А. Путешествие в Персию. 1561-1564 гг. // Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке / Пер. Ю. Готье, предис. Г. Новицкого. – Л., 1937. – С. 193-213).

* Публикацию полного текста челобитной см.: Кашин В. Н. Торговля и торговый капитал в Московском государстве. – Л., 1925. – С. 228.

** Воеводствовал с 1612/13 по 19 июня 1614 г. (см.: Разрядная книга 1550-1636. – Т. 2. – Вып. 2. – М., 1976. – С. 269-270, 274, 275-276; Разрядная книга 1598-1638. – М., 1974. – С. 297-298; Дворцовые разряды. – СПб., 1850. – Т. 1. – С. 152; Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею. – СПб., 1841. – Т. 3. – № 248. – С. 411-413; № 260. – С. 426-428; Разрядные записи за Смутное время, собранные действ. членом С. А. Белокуровым // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. – 1907. – Кн. 2. – № 1. – С. 26).