Е. Миронова. Должностные преступления казанских дворян (середина XIX — начало ХХ в.)

Должностные преступления казанских дворян

(середина XIX — начало ХХ в.)

Данная тема относится к числу малоисследованных. Изучение преступности среди чиновников Российской империи требует знаний судебной системы XIX — начала ХХ в., поэтому в дореволюционную эпоху первыми ее исследователями стали ученые-правоведы — А. Д. Градовский и Н. И. Лазаревский. Они не задавались целью специального изучения преступлений чиновников исключительно дворянского происхождения, но, учитывая, что именно представители высшего сословия были основными поставщиками бюрократических кадров, рассматриваемая проблема обретала сословный характер.

Дореволюционные труды имели практическую направленность: авторы не ограничивались простым перечислением обязанностей и характеристиками ответственности служащих, а отмечали конкретные недостатки в действовавшем законодательстве, искоренение которых позволило бы внести коррективы процессуального характера. Так, юрист-государствовед А. Д. Градовский указывал на то, что в целом ряде случаев должностные преступления подлежали рассмотрению не в рамках уголовного или гражданского судопроизводства, а в «стенах» административного ведомства, в котором чиновник нес службу. Это, по мнению исследователя, и создавало условия для произвола вышестоящего должностного лица в отношении подчиненных; а также открывало возможности в ходе «кулуарного» расследования противозаконного деяния оставить без наказания основных виновников¹.

Юрист Н. И. Лазаревский отмечал очень важную особенность в установившейся практике расследования в должностном порядке всех преступлений, независимо от того, на каком основании исполнялись обязанности, — по назначению от правительства, по выборам, по найму или временному поручению².

В конце XIX столетия были предприняты попытки разработать методологию анализа преступлений. Стоял вопрос о том, что выбрать в качестве единицы измерения, — количество дел (заведенных, раскрытых) или лиц (осужденных, обвиняемых). Так, большинство исследователей отмечало, что предпочтительнее использовать статистику количества возбужденных уголовных дел, так как «оно наиболее соответствует числу совершаемых преступлений»³.

В советский период отечественной историографии в связи с появлением других исследовательских приоритетов, проблема преступности практически не изучалась. Только в 1970-1980-х гг. данная тема стала предметом самостоятельных исследований. В частности, была продолжена работа над методами анализа преступлений на материалах дореволюционного периода. Советский исследователь С. С. Остроумов, развивая идеи предшественников, предложил учитывать количество не возбужденных, а раскрытых уголовных дел, так как половина начатых процессов прекращалась ввиду отсутствия состава преступления⁴.

С. С. Остроумов, как и исследователи конца XIX в., вырабатывал методы анализа движения всех преступлений по стране, не разграничивая их по видам. Источником исследования служили отчеты Министерства юстиции, содержавшие сведения по двум основным судам — общим и мировым. Конкретно должностные злоупотребления рассмотрел П. А. Зайончковский. По замечанию историка, «процесс “всеобщего мздоимства” и “лихоимства” почти не находит своего отражения в официальных ведомственных отчетах… Лишь… по ведомостям о лицах, привлекавшихся ежегодно уголовными департаментами Сената и губернскими уголовными палатами за должностные преступления, можно судить о коррупции государственного аппарата. Однако эти сведения… почти не отражали подобные проступки высшего звена губернской администрации»⁵. Поэтому исследователь прибегнул к эпистолярным и мемуарным источникам современников. На основе многочисленных примеров автор показал картину безудержного беззакония, казнокрадства, взяточничества, царивших в высшем звене губернской администрации⁶. По заключению П. А. Зайончковского, «система воровства… получила не только широкое всеобщее распространение, но и молчаливое “высочайшее” одобрение»⁷.

Современная историография проблемы включает в себя комплексные труды по истории чиновничества и государственной службы в имперский период. Среди специальных исследований должностных преступлений стоит выделить работы П. Кабанова⁸, рассмотревшего проблемы взяточничества, И. Н. Гущевой⁹, изучившей механизмы наказания за превышение служебных полномочий чиновниками царской России. Из казанских историков следует отметить А. Н. Бикташеву и Р. Р. Хайрутдинова¹⁰, поднявших проблему служебных правонарушений, совершенных губернскими чинами в конце XVIII — первой половине XIX в.

В данной статье мы рассмотрим наиболее распространенные должностные преступления, совершенные дворянами Казанской губернии во второй половине XIX — начале ХХ в. Оставим за рамками настоящего исследования преступления служащих судебного ведомства, так как этот вопрос может быть предметом самостоятельного изучения.

Круг источников очерчен исходя из цели исследования. В первую группу вошла делопроизводственная документация органов местного государственного управления и самоуправления, поскольку в рамках этих учреждений рассматривались мелкие должностные преступления, не подпадавшие под действие Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. Ответственность по ним наступала дисциплинарная, т. е. определялась распоряжением начальства и без соблюдения форм уголовного судопроизводства¹¹.

В следующую группу источников вошли материалы Казанской судебной палаты, рассматривавшей дела по обвинению в должностных преступлениях, а также Казанского окружного суда, куда предъявлялись иски на действия должностных лиц, нанесших материальный ущерб.

Количественные данные о служебных преступлениях дворян были получены на основе изучения обзоров Казанской губернии за 17 лет в хронологическом промежутке с 1880 по 1904 г. (за некоторые годы данные отсутствуют). Этот источник содержит сведения о преступности на основе статистики основных судебных учреждений, что позволило определить долю должностных проступков в общей массе «дворянских» преступлений.

Важное место в источниковой базе исследования принадлежит периодическим изданиям, на основе которых были выявлены преступления дворян Казанской губернии, вызвавшие общественный резонанс, но не отраженные в судопроизводственных материалах. Также были привлечены законодательные акты.

Официальные данные показывают, что удельный вес дворян Казанской губернии, признанных виновными в преступлениях по службе, незначителен и составлял всего 1,2 %¹². Сюда входили привлеченные к уголовной и гражданской (имущественной) ответственности. Первая наступала за тяжкие преступления, влекущие за собой лишение прав состояния, вторая предполагала возмещение нанесенного материального ущерба. Свыше 40 % должностных преступлений дворянских чиновников были связаны с хранением вверенного имущества и подлогами, до 30 % приходилось на превышение или бездействие власти. Затем следовали медленность и нерадение по службе (12,5 %)¹³.

Приведенная статистика не дает полной картины противозаконных действий дворянских чиновников. Дело в том, что решения по мелким служебным преступлениям выносились в административном (дисциплинарном) порядке. Дисциплинарные взыскания возлагались без суда по распоряжению начальства за менее тяжкие преступления, чем уголовные; включали в себя замечание, выговор, вычет из жалованья, понижение по должности и даже отстранение от нее. При привлечении к дисциплинарной ответственности начальство самостоятельно проводило дознание, от него же зависело постановление о предании суду¹⁴.

Для чиновников местного государственного управления низшей судебной инстанцией выступало губернское правление. К примеру, в 1869 г. в Казанское губернское правление была подана жалоба от удельного крестьянина на незаконные действия со стороны двух служащих — помощника исправника Лаишевского уезда губернского секретаря Н. Лобачевского и полицейского надзирателя титулярного советника В. Баюшеева. Заявитель служил городским трубочистом, на него же была возложена обязанность по вывозу нечистот. Однако свою работу по постоянным заявлениям местных жителей он выполнял неаккуратно. По этой причине помощник исправника распорядился наказать крестьянина розгами. Губернское правление вынесло решение об отдаче под суд как исполнителя, так и отдавшего приказ. Оба полицейских чиновника были признаны Казанской судебной палатой виновными и подверглись тюремному заключению¹⁵.

В отношении служащих земского самоуправления постановление о направлении дела в суд находилось в ведении земского собрания, как это было, например, в 1873 г. с председателем Чистопольской уездной управы Н. Рыбушкиным. Он удержал контрактные платежи подрядчику, занимавшемуся ремонтом мостов на земских дорогах, и не доставил деньги из уездной управы в губернскую. Казанское губернское земское собрание передало рассмотрение действий Рыбушкина в Сенат. В компетенцию этого учреждения не входили дела по обвинению в служебных преступлениях чиновников в должностях ниже IV класса. А Рыбушкин, будучи председателем уездной управы, состоял в чине VI класса, поэтому подлежал суду в другой инстанции. Приговором Казанской судебной палаты за небрежное сохранение вверенных по службе денежных сумм и превышение власти дворянин был отстранен от должности¹⁶.

С конца XIX в. судебной компетенцией в отношении служащих органов местного самоуправления стали обладать созданные в 1890-х гг. губернские по земским и городским делам присутствия. Так, в 1908 г. в заседании Чебоксарского уездного земского собрания обсуждалось дело о произвольных и незаконных действиях управы во главе с И. Есиповым. Среди нарушений, обнаруженных ревизионной комиссией, были: сохранение должности агронома при сельскохозяйственном складе вопреки постановлению земских гласных; выплата жалованья агроному из средств запасного капитала без разрешения земского собрания; отсутствие отчетной документации по складу; недоимки по кассе склада; назначение заведующим складом человека, ранее уволенного из уездного казначейства за продажу архива и пр. Управа настаивала на сохранении должности земского агронома, «необходимого для уезда в отношении поддержания экономического благосостояния населения», а также заявляла о своем праве расходовать средства из запасного капитала. Учитывая, что управа допустила небрежное заведывание складом, результатом чего стал материальный ущерб, собрание приняло решение сообщить о действиях нарушителей в Губернское по земским и городским делам присутствие для предания обвиняемых суду¹⁷.

В приведенных эпизодах не обошлось без судебных разбирательств. В первом случае это было связано с тем, что в преступлениях полицейских чиновников участвовало частное лицо; в двух других — с обвиняемых требовалось возмещение вреда и убытков.

Рассмотрим другой пример внутриведомственного расследования дела об использовании служебного положения без обращения в суд. В 1893 г. дворянину В. Д. Колбецкому при поручительстве его матери был выдан из Спасской уездной дворянской опеки кредит. Вплоть до 1902 г. уплачивались только проценты, а по возврату капитальной суммы предоставлялась отсрочка. Причем в 1899-1900 гг. долг не был подкреплен поручительством. Вероятно, отсрочка платежа в этот период стала возможной, так как в 1899-1901 гг. Колбецкий возглавлял Спасскую дворянскую опеку. Еще до окончания срока службы дворянин был отстранен от должности. По поручению Казанского губернского дворянского собрания в январе 1902 г. для рассмотрения действий бывшего спасского уездного предводителя дворянства В. Д. Колбецкого была создана комиссия. За время ее работы дворянин успел погасить долг, поэтому ему не было предъявлено обвинение в нанесении материального ущерба опеке, и дело не получило дальнейшего развития¹⁸.

Несмотря на достаточно обширные полномочия начальства в отношении подчиненных при привлечении их к административной ответственности или отдаче под суд, служащие могли обжаловать принятое решение. И если обнаруживалась неправомерность действий вышестоящих должностных лиц, то последние могли быть обвинены в превышении власти. Так, например, произошло с Н. Бутлеровым, возглавлявшим в конце 1860-х гг. Чистопольское уездное земское собрание. Председатель после неоднократных замечаний и предупреждений, сделанных одному из земских гласных, нарушавших порядок в заседании при обсуждении вопроса о замене натуральной повинности денежной, удалил его из собрания, но без принятия соответствующего постановления. О поступке Н. Бутлерова отстраненный депутат составил письменное заявление уездному земскому собранию, но председатель счел ненужным и излишним обсуждать этот вопрос. Тогда земский гласный обратился в Сенат с прошением о рассмотрении действий председателя собрания. По результатам предварительного следствия обвиняемый в превышении власти был предан суду Казанской судебной палаты. Н. Бутлерову, признанному виновным в произвольных действиях, был объявлен выговор¹⁹.

Полем для мошенничества дворян стали продовольственные поставки. По свидетельству земского деятеля Н. А. Мельникова, министерство внутренних дел было вынуждено прибегать к помощи земских учреждений, потому что «местные административные органы не были достаточно приспособлены к мероприятиям хозяйственного характера»²⁰. Поскольку затрагивались государственные интересы, к заготовке и доставке хлеба привлекали людей проверенных и состоятельных. Ими могли быть землевладельцы, занимавшиеся хлебной торговлей и пользовавшиеся хорошей репутацией. Но практика показала, что это обстоятельство не уберегало от злоупотреблений, поскольку действия «своих» людей оставались без надлежащего контроля со стороны подрядчика в лице земской управы.

Например, в 1900 г. Спасская уездная земская управа взяла подряд на доставку в военное ведомство свыше 30 тысяч пудов муки и доверила это уездному предводителю дворянства В. Д. Колбецкому, владевшему одним из самых крепких хозяйств во всем уезде. Получив деньги, помещик так и не выполнил интендантских обязательств, и земству пришлось искать нового поставщика муки. Поскольку управа не подавала иск на Колбецкого, то его дело не рассматривалось в судебном порядке. За растрату уездный предводитель подвергся материальным взысканиям и был досрочно освобожден от занимаемого поста²¹.

Схожим по своей сути оказалось дело Н. А. Казем-Бека, возникшее в ходе продовольственной кампании 1906-1907 гг. Министерство внутренних дел поручило земству заготовку хлеба. Казанская губернская земская управа заключила договор на поставку семенной ржи с землевладельцем Казем-Беком и выдала ему аванс. Вскоре последовало распоряжение о передаче заготовки продовольствия не земству, а губернскому присутствию, поэтому управа расторгла предыдущий контракт с Казем-Беком. Как писали в прессе, управа «устроила для него выгодную заготовку для губернского присутствия»²². Однако дворянин не смог выполнить обязательства, в результате сумма убытков, нанесенных государственной казне, превысила 170 тысяч рублей²³.

Как поясняли служащие земства и сам дворянин, выполнить договор было весьма затруднительно. «Результаты урожая выяснились в конце июля — начале августа. Недели две-три ушло на всякие сношения и формальности. Таким образом, к закупке хлеба возможно было приступить лишь в конце августа или начале сентября»²⁴. А поскольку Казанская губерния не имела железнодорожных путей, хлебозакупку можно было провести только в период навигации, длившийся до середины октября, следовательно, оставалось лишь полтора месяца. Массовые закупки хлеба, производимые земствами других губерний, привели к тому, что Казем-Беку пришлось покупать зерно по завышенным ценам. «В результате он сорвался, разорился и недопоставил хлеба»²⁵.

В отличие от эпизода со спасским предводителем дворянства Колбецким, ни Казем-Бек, ни члены управы не смогли избежать судебных разбирательств, поскольку поступили иски со стороны Казанского губернского присутствия и нескольких частных лиц. Более того, шло разбирательство о растрате крупной суммы денег. Дворянину и земцам было предъявлено обвинение в преступлениях, предусмотренных ст. 341, 351, 411 Уложения о наказаниях, грозивших выговором с внесением в послужной список, вычетом из службы от трех месяцев до года, отрешением от должности, исключением со службы, заключением в крепость на срок от восьми месяцев до одного года четырех месяцев, вплоть до лишения прав состояния и отдачи в исправительные арестантские отделения на несколько месяцев²⁶.

Приговором Казанского окружного суда Казем-Бек обязывался возместить материальные убытки. Но в его распоряжении не было таких денег, и в 1908 г. по определению Казанского окружного суда он был объявлен несостоятельным должником с образованием конкурсного управления. Несмотря на претензии общего собрания кредиторов Казем-Бек был оставлен на свободе, основанием для чего послужила тяжкая болезнь, угрожавшая его жизни в случае заключения в тюрьму. В дальнейшем, вплоть до 1911 г., частные лица, представители Казанского губернского присутствия и уполномоченные по делам несостоятельного должника Казем-Бека подавали апелляционные жалобы на решения окружного суда. В результате судебные разбирательства растянулись на несколько лет, а члены управы решением суда были признаны виновными в «нерадении и небрежении в исполнении договора» и приговорены к отрешению от должности (ст. 351 и 411 Уложения о наказаниях)²⁷.

На основе изложенного можно сделать следующие выводы. Представить полноценную статистику злоупотреблений должностным положением трудно, так как ни в одном из учреждений не велся учет приговоров, вынесенных в дисциплинарном порядке. Нецелесообразно вести подсчет начатых внутренних (служебных) расследований, поскольку, как и в случае с председателем уездной опеки В. Д. Колбецким, дело могло быть прекращено ввиду устранения причин, явившихся основанием для начала проверки. К тому же, если действия чиновников предполагали имущественную ответственность, то они фиксировались в уголовном делопроизводстве. Поэтому для характеристики серьезных служебных правонарушений в дворянской среде достаточно статистических сведений по общим и мировым судебным учреждениям, в которых рассматривались дела по обвинению в преступлениях, влекущих за собой уголовную и гражданскую (имущественную) ответственность.

Основные судебные дела против дворянских чиновников касались финансовых махинаций, которые они проворачивали, используя свое служебное положение. Преступления, связанные с растратой, карались отстранением от должности и сопровождались денежными взысканиями, а при тяжелых последствиях следовало наказание в виде лишения свободы на определенный срок. В зависимости от обстоятельств дело рассматривалось в административном или судебном порядке. В то же время, опираясь на статистические данные, можно утверждать, что данный вид преступления, хотя и преобладал в числе остальных должностных правонарушений, не получил широкого распространения среди дворянских чиновников Казанской губернии.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Градовский А. Д. Собрание сочинений: в 9 т. Т. VIII: Начала русского государственного права. Ч. II: Органы управления. – СПб., 1903. – С. 101, 103, 109-110.

2. Лазаревский Н. И. Ответственность за убытки, причиненные должностными лицами. – СПб., 1905. – С. 412.

3. Остроумов С. С. Преступность и ее причины в дореволюционной России. – М., 1980. – С. 28; Тарновский Е. Н. Влияние хлебных цен и урожаев на движение преступлений против собственности в России // Журнал Министерства юстиции. – 1898. – № 8. – С. 77-78.

4. Остроумов С. С. Указ. соч. – С. 29.

5. Зайончковский П. А. Правительственный аппарат самодержавной России в ХIX в. – М., 1978. – С. 143.

6. Там же. – С. 143-177.

7. Там же. – С. 148.

8. Кабанов П. А. Коррупция и взяточничество в России: исторические, криминологические и уголовно-правовые аспекты. – Нижнекамск, 1995. – 172 с.

9. Гущева Н. В. Ответственность чиновников за должностные проступки и преступления по русскому дореволюционному законодательству в XIX — начале ХХ века: дис. … канд. юрид. наук. – Нижний Новгород, 2006. – 274 с.

10. Бикташева А. Н. Казанские губернаторы в диалогах властей (первая половина XIX века). – Казань, 2008. – 227 с.; Хайрутдинов Р. Р. Управление государственной деревней Казанской губернии. Конец XVIII — первая треть XIX в. – Казань, 2002. – 224 с.

11. Градовский А. Д. Указ. соч. – С. 115.

12. Подсчитано по: Обзоры Казанской губернии за 1880-1904 гг. – Казань, 1881-1905.

13. Там же.

14. Градовский А. Д. Указ. соч. – С. 115, 123-124.

15. НА РТ, ф. 51, оп. 4, д. 12, л. 2-2 об., 5, 110.

16. Там же, д. 6, л. 1-2, 7 об., 64.

17. Там же, ф. 41, оп. 2, д. 2685, л. 15 об., 57-60 об.

18. Доклад Комиссии по делу В. Д. Колбецкого, избранной очередным Казанским губернским дворянским собранием сессии 1902 г. – Казань, 1902. – С. 1-2.

19. НА РТ, ф. 51, оп. 4, д. 16, л. 1-15.

20. Мельников Н. А. 19 лет на земской службе (автобиографический очерк и воспоминания) / Вступ. ст. и комм. А. Г. Акшикова. – Йошкар-Ола, 2008. – С. 164.

21. Доклад Комиссии по делу… – С. 3-5.

22. Старый журналист. Отголоски «Ливадиады» // Современная газета. – 1910. – № 7. – 13 февраля.

23. НА РТ, ф. 1, оп. 4, д. 3428, л. 14

24. Мельников Н. А. Указ. соч. – С. 170.

25. Там же.

26. Свод законов Российской империи: Т. XV. Уложение о наказаниях. – СПб., 1912. – С. 42, 43, 53.

27. НА РТ, ф. 51, оп. 5, д. 5699, л. 26-26 об.