Р. Р. Исхаков. Н.И.Ильминский: «В Восточной России татары именно являются как бы образцами исповедниками ислама»

Н. И. Ильминский: «В Восточной России татары именно являются как бы образцами исповедниками ислама»

Заметный вклад в изучение культуры, быта и религиозных верований татар-мусульман в XIX в. был внесен православными миссионерами. Изыскания в области этнографии и сравнительного религиоведения являлись важными составляющими их практической деятельности. В связи с этим в этнографических работах деятелей православной церкви имеется большой пласт сведений, раскрывающих отдельные стороны культурного развития коренных нерусских народов обширного Поволжско-Уральского региона. Особое внимание миссионерами было обращено на исследование религиозных верований татар-мусульман, являвшихся наиболее крупной нехристианской этноконфессиональной группой края. Необходимость знакомства и всестороннего изучения исламского вероучения, ставшего основным оппонентом православия в «борьбе за умы», и его традиционных последователей привели к формированию в Казани самобытной школы миссионерского исламоведения и этнографии, открытию в стенах Казанской духовной академии кафедры татарского языка (1844) и миссионерского противомусульманского отделения (1854). Несмотря на характерные для этих работ субъективизации оценок, они имеют большой научный интерес и содержат обширный фактологический материал. Предлагаемые ниже документы, автором которых является известный казанский миссионер, православный просветитель, тюрколог и исламовед Николай Иванович Ильминский (1822-1891) раскрывают малоизвестные аспекты материальной и духовной культуры татар-мусульман, функционирование исламских религиозных институтов в Поволжско-Уральском регионе во второй половине XIX в.*

№ 1. Из отчета бакалавра миссионерского противомусульманского отделения Казанской духовной академии Н. И. Ильминского о поездке по татарским селениям

20 сентября 1856 г.

По причине холода, дождей, бывших в начале августа, я мог выехать из Казани не раньше 8-го числа этого месяца. Прямо направился я по дороге к Мамадышу и прибыл в село Абди, откуда в Мамадыш, где виделся с о. благочинным Пеньковским, от которого получил некоторые мне нужные сведения, далее поехал в село Юкачи*, отсюда ч[е]рез Уряс-Учи в село Юмью**, потом в село Чуру***, наконец, съездивши в деревню Мачкару**** Малмыжского уезда Вятской губернии, замечательную своим муллой и мусульманской школой, прямо возвратился в Казань, посетив по дороге несколько татарских деревень. Поездка продолжалась три недели. К сожалению, полевые работы, задержанные надолго дождями и холодом, тем с большим усилием возобновились во время моей поездки; сельские училища повсюду были распущены; татарские школы также были почти пусты; богачи татарские уехали в Нижний на ярмарку, — и я должен был ограничиться большей частью беседами со священниками и муллами. Впрочем, при всяком удобном случае я виделся и разговаривал с крещеными татарами и в различных местах читал им татарские переводы богослужебных книг.

Мамадышский уезд, большая часть Лаишевского и Казанского представляют собой какое-то татарское царство, где господствующая вера есть мусульманская, а христианству как бы из милости дан небольшой участок. Магометанство имеет большие средства, больше, так сказать, торжественности, нежели христианство. Во всех почти татарских деревнях находятся мечети, которых острые минареты, увенчанные луной, издали возвещают притон ислама. Такие мечети, называемые соборными (т. е. в них совершается по пятницам молитва джумаа — собрания), по закону русскому могут быть, только, когда есть в деревне не менее 200 душ. Но деревни с меньшим народонаселением также имеют своих мулл и мечети, только не соборные, а пятивременные без минаретов. Но в значительнейших татарских селениях есть по две и по три мечети. Между тем от одной православной церкви до другой расстояние верст 15 и 20. От этого происходит, что татары в случае надобности без всякого затруднения и беспокойства могут призвать муллу, а православный должен нередко ехать за священником издалека […].

За устроением церквей следует содержание духовенства при этих церквах. Любопытно сравнить средства к содержанию священника и муллы. На этот предмет я старался собрать сколько можно положительные сведения.

Известно, что к пополнению своего казенного жалования священники получают от прихожан ругу, состоящую из 1-й мерки ржи, одной мерки овса, в некоторых местах еще по нескольку сена, к этому прибавляют иногда мерку, собираемую на Рождество; и, наконец, несколько денежных взиманий за требоисправления, особенно за венчание, и за молебны. (В бытность мою в Юкачах младший священник крестил младенца и служил тому же крестьянину молебен, за что получил 15 копеек ассигнациями. Этот молодой священник, сколько я мог заметить, отличается добротой, приветливостью к своим прихожанам и благочестием).

Теперь обратимся к муллам.

По Ширияту (см. главу о зекяте) на мусульманине лежат следующие обязанности:

1. Зекят (т. е. очищение имущества, или лучше приобретение права, через отделение малой части его на благочестивые дела пользоваться остальным) — это есть взнос небольшой части с свободного от собственных потребностей имущества: денег, если их не меньше 5 империалов золотом или 200 диргемов (диргем — 25 или 30 коп. сереб[ром]) серебром; скота, на вольных степных пастбищах питающегося и не стоящего хозяину никаких издержек; товаров, которыми торгует человек. При этом наблюдается, чтобы имущество сие было не менее определенного законом количества и чтобы ему миновал круглый год. Для приема и сбора этих налогов в мусульманских государствах существуют особые люди, которыми собранные имущества вносятся в бейтюль-мал, род церковной казны. Впрочем, можно отдать зекят лично бедному человеку. Земли в государствах мусульманских, по Ширияту, разделяются на десятинные и хараджные. С первых берется одна 1/10, если они орошаются дождем или потоком; если же их должно поливать какими-либо машинами, то 1/20. За земли хараджные вносится определенная с известного пространства денежная плата. К десятинным землям относятся Аравия и те страны, которые добровольно приняли исламизм или покорены силой оружия, но на место жителей населенных мусульманами. Прочие страны, где жители завоеваны, но оставлены на своих землях, относятся к разряду хараджных. Как десятина, так и харадж взимаются мусульманским правительством.

2. В праздник после поста Рамазана п[е]ред утренним праздничным намазом каждый достаточный должен за себя и за домочадцев, исключая жены и взрослых или имеющих собственность, хотя и малолетних детей, также за рабов — выдавать по половине сага пшеницы с каждого лица для бедных.

Есть обыкновение в другой праздник — Курбан-байрам, когда приносятся в жертву бараны, уделять бедным часть мяса и кожу.

Итак, все исчисленные статьи должны идти вообще на бедных и обязательны для всякого состоятельного человека.

Муллы, хотя бы и состоятельные, отнюдь не принимают на себя такой обязанности. При том деревенские муллы внушили народу, что все означенные статьи должны быть выдаваемы им, да, кроме того, они еще увеличивают эти налоги, частью ч[е]рез увеличение количества, частью открытием новых статей доходов.

Во время сваживания с поля снопов муллы установили доставлять им десятину, т. е. с десяти телег одну телегу, и они это крепко внушают народу; однако же народ привозит им (привозит сам к мулле, а не мулла ходит собирать хлеб) одну телегу с 20, а иногда даже с 40 телег.

Этот доход я считаю неправильным, потому что он должен идти за землю, а у нас в России значение поземельной подати имеет подушный оклад, вносимый в казну; следовательно, муллы требуют и получают эти телеги совершенно несправедливо.

Полсага в утро праздника Рамазана муллы также берут себе. При этом они внушили крестьянам, что полсага на наш вес составит 5 фунтов, а между тем это составляет едва ли более 4 фунтов. С одним деревенским муллой я говорил о количестве полсага, и он мне по откровенности сообщил, что в 5 фунтов положили его они сами, ибо, — прибавил он, — татары — народ черный, т. е. незнающий. Притом мулла требует этой подачки даже за работника с хозяина, ставя совершенно несправедливо работника в категорию раба. За работника не должно вносить хозяину, потому что работник — человек свободный, имеющий право собственности, а с работника самого не должно брать по его бедности.

3. Кожи зарезанных во время Курбана баранов все берутся муллами.

4. Еженедельно каждый домохозяин должен представить мулле чашку хлеба.

5. Почасту приглашают мулл к себе в гости, причем их кормят и непременно дают по нескольку денег.

6. Муллы за свои требы, т. е. нарекание имен новорожденным, похороны и свадьбы, берут деньги; за свадьбы от 1 до 3 рублей серебром, смотря по состоянию вступающих в брак.

После этого нисколько неудивительно, что деревенские муллы живут довольно порядочно даже в малых деревнях.

Итак, муллы обирают своих прихожан гораздо больше, чем священники; и, следовательно, должны быть тягостны для прихода. От чего же священники прослыли притязателями, а муллы пользуются репутацией (совершенно несправедливой) бескорыстных людей? От того, что татары безропотно несут на себе большую тяжесть, а русский мужик всякую копейку, всякую пудовку которую он должен отдать попу, считает потерей, несправедливым побором. Есть другие разорители для несчастных мужиков, но на тех они не смеют рта разинуть, и вот попы в ответе. С другой стороны, мулла сидит себе дома, и крестьяне сами везут ему телеги хлеба, а священник за своими мерками должен сам ходить с работником, навьюченный мешками, записывая в тетрадь, кто отдал ругу, и кто нет; а потому он имеет вид побирашки.

Сказавши о мнимом бескорыстии мулл, должно заметить о их образовании. Во время своей поездки, я посетил многих мулл. Мне кажется, что большинство деревенских мулл имеет образование очень слабое. Некоторые из них, имеющие у себя арабские учебные сочинения и доселе не выкинувшие из головы заученные формулы, несносны по своему педантизму. Такие муллы не могут иметь большого влияния на народ. Есть муллы и не совсем честного поведения.

Отсюда должно исключить несколько известнейших и влиятельных мулл — профессоров.

Так как общественные отношения и формы быта у татар не развиты и городская жизнь для них не имеет такой привлекательности, как, напр[имер], для русских то очень многие богатые купцы татарские живут в деревнях, в которых они имеют какие-либо фабрики и заводы, напр[имер], китаечные, бумагопрядильные, мыловаренные, овчинные и т. п. Эти богачи составляют истинную опору мусульманства и имеют большое влияние. Они в состоянии давать хорошее содержание муллам, и потому в деревнях, где есть один или несколько таких баев (богачей), находятся ученейшие муллы, нередко получившие образование в Бухарии. Эти муллы имеют большую ревность к преподаванию, которая в них поддерживается как великими наградами, обещанными религией по ту сторону гроба, так особенно большим уважением, которым ученые профессора пользуются на земле. Всю жизнь свою неослабно проводят они в трудах преподавания. Мулла в Мечкаре* (Вятск[ая] губ[ерния]) — старик около 90 лет; уже он слаб ногами и ездит на лекции на лошади, в класс его вводят ученики под руки; 45 лет он занимается в школе; но он не оставляет своего учительского поста. Такого рода муллы суть или ученые, или так называемые ишаны, т. е. люди, которые соблюдают себя в постоянной чистоте, совершая непрерывные омовения; удаляются от сомнительных яств и поступков и думают ч[е]рез некоторые особые практики состоять в ближайшем общении с Божеством. Ученые профессора преимущественно занимают своих учеников логикой и философией, а ишаны более обращают внимание на положительные уставы веры и практику и стараются развить в своих учениках не столько дух учености, сколько строгое правоверие и строгую нравственность. Впрочем, об ишане деревни Корсы один татарин рассказывал мне, что, несмотря на постановления о бескорыстии, любит приобретать богатство и делает большие посевы, употребляя на это татар, которые хотя и стесняются его работой, но исполняют ее терпеливо.

Таким образом, в Казанском, Мамадышском и Малмыжском уездах есть следующие известнейшие мусульманские школы: в деревнях Кушкар**, Корсы (ишан), в Сабе, Сатыше***, Мечкере****, в Тюнтере***** (ишан). В этих училищах воспитывается очень много молодых людей, и не только из окрестных деревень, но и из отдаленных мест, напр[имер], из Оренбурга, из Пензы, приезжают в них учиться. Круглым числом должно положить по 100 человек на каждую школу постоянных жителей школ, которые в них имеют квартиру и живут лет 10 и более, непрестанно занимаясь учением ч[е]рез слушание лекций от профессора, чтение книг и ученые беседы и споры с товарищами, особенно старшими. Кроме того, множество мальчиков приходит в школы из домов учиться грамоте и письму, что показывают им не муллы, а уже ученики школ. В деревнях, где нет школ, мальчики, желающие учиться грамоте, ходят к приходским муллам. Не довольствуясь обучением в здешних школах, и получивши вкус к схоластическим тонкостям, многие молодые люди отправляются для дальнейшего усовершенствования в Бухарию, где живет таких воспитанников из России несколько десятков. Кроме укоренения в догматах ислама, эти молодые люди выносят из бухарских, а также из некоторых казанских, мечкеринской и кушкарской школ страсть к диспутам, неуступчивость, хотя бы даже и недоставало силы в доказательствах, но лишь бы доставало крепости в легких; и наконец самоуверенность, гордое сознание своего превосходства, а народ, особенно деревенский, не понимая ни слова в этих утонченностях, с изумлением и уважением смотрит на таких разумников.

Татарские школы могут иметь большое влияние на татар как по числу своих питомцев, так и по глубине пускаемого в их умы и сердца воспитания и по прочности и, так сказать, упругости приобретаемых в них правил.

Татарское школьное воспитание в высшей степени односторонне, фанатично, противоположно нашим не только религиозным, но и общественным интересам; а потому пора заняться тем, чтобы взять в ближайший надзор народного просвещения эти школы. Надлежало бы в Казани под смешанным надзором мулл и русских устроить ряд гимназий для татар, в которой бы они получали воспитание здравое, изучая науки общего гимназического курса, ознакамливаясь с русским языком и русскими книгами, приобретая точные и правильные сведения исторические и естественные. Ч[е]рез это, по крайне мере, ученое татарское юношество потеряло бы фанатизм, разорвало бы связи с Бухарией.

В конце месяца Рамазан собираются в Казань со всех сторон тысячи бедных татар за получением зекята. Они ходят толпами по дворам богачей и те выдают им деньги. На долю самого счастливого достанется рублей шесть серебром. Богачи, живущие в деревнях, точно так же раздают зекят. Таким образом, большая сумма раздробляется на ничтожные доли и исчезает, расходясь в народе. На Востоке есть особые сборщики, и деньги вносятся в казнохранилище. Можно бы это завести и в Казани, определивши старостами зекята из доверенных татар; а капитал, который должен составиться из этих взносов, храня и прирощая обыкновенными в России способами, употреблять на устройство и поддержку центральной татарской гимназии и на построение в Казани богаделен для бедных.

Простые татары поселяне при знании общих положений своей веры остаются, однако же, чужды сознательного развития. Но принимая за несомненную истину магометанское учение, они точно также оптом осуждают христианство, или, как они выражаются, русскую веру. Это выражение — русская вера, вместо христианская вера, — совершенно ложное или, по крайней мере, одностороннее и вредное; священники, по незнанию татарского языка, употребляют в своих беседах с крещеными татарами и даже в формуле исповеди, напр[имер], «не хулил ли, не нарушал ли ты русскую веру?» Подобного рода выражений должно тщательно избегать; надо всегда внушать татарам, что наша вера отнюдь не посягает на их народность; что она не русская, а всемирная, святая, Христова. А то как будто внушается мысль, что эта вера вовсе не Христова, а какая-то новая, измышленная русскими.

Татары обыкновенно редко употребляют это свое народное имя, а называют себя мусульманами, а христиан зовут русскими. В русских они не предполагают ничего хорошего. Поэтому, когда начнешь им рассказывать что-нибудь в общерелигиозном роде, им представляется, что это заимствовано из мусульманских книг. Так, не раз выражали мне, что мои беседы, которые иногда касались назидательных предметов, суть плод моего знакомства с муллами и мусульманскими книгами. Один татарин спросил меня, не мусульманин ли я, когда я ему отвечал, что я русский, он этому изумлялся и не хотел верить. Другой татарин, бедный потомок мурз, состоящий заседателем в Мамадышском земском суде, когда я подарил ему экземпляр своего букваря, из которого он вычитал притчу о добрых делах, как они по смерти ходатайствуют за человека пред Богом, заметил: «Значит и в русских книгах есть хорошие правила, а наши называют русских кяфирами». Я при этом объяснил ему, что наша вера заключает в себе прекрасные правила о целомудрии, о совершенной честности, братолюбии, преданности Богу и т. п. Следовательно, татары не лишены сами по себе способности отдать справедливость христианской нравственности, но дело в том, что татары не имеют никакого понятия о нравственных началах христианства. Поэтому-то местные священники, если только хорошо ознакомятся с татарским языком и с религией и нравственными понятиями татар-мусульман, могут ч[е]рез знакомство с ними благотворно проводить к ним истинные понятия о христианской вере. Упорное [со]противление татар христианству, по моему понятию, не есть дело непреодолимой трудности. Теперь же татары, убежденные в святости своей веры, не чужды духа пропаганды […].

Отдел рукописей Российской национальной библиотеки

(г. Санкт-Петербург), ф. 573, оп. 1, д. АI/320, л. 1-9 об.

№ 2. Из записки директора Казанской учительской семинарии Н. И. Ильминского «О распространении магометанства среди казанских татар»

1880 г.

Казанские татары, под этим именем я разумею народность, средоточие которого в отношении нравственной силы и своеобразного образования находится в Казани, а народ этого типа распространен далеко за пределами Казанской губернии, во всей восточной полосе России, и любят себя называть мусульманами, а не татарами. Они больше гордятся своей магометанской верой, чем своей народностью; но дело в том, что вообще вера есть крепкая основа народности. В Восточной России татары именно являются как бы образцами исповедниками ислама, так что киргизы, например, и башкиры, когда с особым усердием начинают содержать магометанскую веру и магометанские обряды, они вместе с тем усваивают и татарский язык и татарский костюм, отказываясь таким образом от своего национального костюма и от родного своего наречия.

Татары-магометане имеют замечательную силу втягивать в себя и поглощать разные инородческие племена, с какими только приведется им жить по-соседски и вообще быть в сношениях. Судя по наружности казанских татар, можно предположить в[о] многих из них потомков каких-нибудь инородческих племен. Но, не удаляясь во мрак времен отдаленных, можно указать многочисленные примеры отпадения инородцев в недавнее время. Например, в Тетюшском уезде Казанской губернии 3 деревни крещеных чуваш, относящихся к одному православному приходу, в 1865 году вместе с крещеными татарами отпали в магометанство. Их не отличить от настоящих татар, они оделись по-татарски, бросили свой родной чувашский язык — стали говорить по-татарски. Вот только инородцы живут по соседству с татарами, непременно они скоро или медленнее уподобляются татарам. Язык здешних инородческих племен, звуки [родственны] к языку татарскому. Чувашский язык можно почти назвать наречием татарским, а черемисский, вотский по своему внутреннему складу, по синтаксическому устройству и значению форм, по расположению слов в речи и управлению весьма сходны с татарским, и потому все инородцы легко усваивают татарский язык. Национальный характер татар: самоуверенность, бойкость, настойчивость, предприимчивость, изворотливость, дает им преимущества и некоторую преобладающую силу п[е]ред другими инородцами.

Известен печальный факт отпадения крещеных татар от православия в магометанство. В губерниях Нижегородской, Тамбовской, Пензенской, Саратовской, где числились по нескольку сотен новокрещеных татар, они все отпали, и следа их не осталось; в Симбирской губернии, а равно в соседних с нею уездах Казанской губернии: Тетюшском, Свияжском, Цивильском, а также Спасском и Чистопольском уездах новокрещеные татары все отпали. Впрочем, в последнем, т. е. Чистопольском уезде, остались старокрещеные татары православными. В уездах: Казанском, Лаишевском, Мамадышском магометанское влияние вторгается в среду старокрещеных татар. Тут влиянию магометанства содействовали сами крещеные татары тем, что во многих селениях занимаются отхожим промыслом — портняжничеством, уходят из домов своих на полгода — на все свободное от полевых работ время; шьют они почти всегда у магометан, где и набираются магометанских понятий и привычек. Теперь уже надо считать окончательно и безвозвратно отпадшими селения старокрещеных татар: Двое Азяк — Казанской, Кибяк-Кази — Лаишевского, село (церковь недавно выстроена) Елышево с некоторыми окрестными деревнями того же и других соседних приходов Мамадышского уезда. Губернии: Вятская, Уфимская, Пермская, Оренбургская, Самарская нисколько не счастливее Казанской, там держатся только сильно обрусевшие старокрещеные татары, да чуваши, мордва, кажется, русеют черемисы и вотяки в Самарской, Уфимской, Пермской и Оренбургской губернии*.

В подтверждение сильного влияния татар-магометан на разноплеменных инородцев Поволжского края и вообще Восточной России приведу выдержку из частного письма ко мне от 26 февраля 1878 г. одного русского знакомого, человека образованного и патриотически заинтересованного народным вообще и в частности инородческим образованием, инспектора Катаринского**. Вот что он пишет: «Недавно я возвратился из своего путешествия по западной половине Уфимской губернии; был в Стерлитамакском, Белебеевском, Бирском и Уфимском уездах. Там я видел чуваш, черемис и вотяков и должен сказать с прискорбием, что все они окружены преимущественно магометанами, многие живут в одних деревнях с ними и сами почти совсем омагометанились. Особенно черемисы и вотяки-язычники. Они живут по-татарски и между собой говорят преимущественно по-татарски. Малыши черемис и вотяков в школах, открытых в 1871 г., ходят в тюбетейках и говорят между собой по-татарски. Во многих деревнях вотяки отказываются отдавать своих детей в русские школы потому, что у них есть своя татарская школа, в которой учит мулла из татар — это особенно в Бирском уезде. В некоторых школах учитель начинает читать священную историю на русском языке с переводом, но ученики по приказанию родителей оставили совсем школы. Но это не везде, в других близких к русским селениям идет чтение и христианских книг, и ученики изучают даже молитвы с пением их». А в прошлом 1879 г. тот же мой знакомый сообщил мне, что он случайно был проездом во время сырной недели в одном вотском селении Пермской губернии, где все жители этой деревни кутили напропалую. На вопрос моего знакомого (он с ними объяснялся на татарском языке), почему они так пируют, вотяки отвечали, что они теперь в последний раз празднуют масленицу и потом всей деревней переходят в татары, т. е. обращаются в магометанство.

На этих днях я слышал от одного чувашского священника Цивильского уезда весьма интересный рассказ, показывающий, каким образом производится татарское влияние на иноверцев. В верстах в 10-ти или 12-ти от Подгорного Темяша* в Цивильском уезде находятся татарско-магометанские деревни. Цивильский уезд пограничен с Ядринским, имеет вместе с ним сплошное чувашское население, которое кроме того, с одной стороны, заходит в Казанский уезд, с другой — в Курмышский и Буинский уезды Симбирской губернии. Таким образом, восточная окраина Цивильского уезда погранична с[о] Свияжским уездом, в котором как бы оканчивается это сплошное население чувашское, и имеет несколько деревень татарских. Тут в чувашских деревнях во множестве находятся по разным причинам: пастухи татары, караульщики татары; татары со многими чувашами вошли в добрую дружбу, иные водят вместе с чувашами пчел, которые обыкновенно хранятся у чуваш, а татары пайщики со своими семьями приписываются к этим чувашам гостить. Чуваши Подгорного-Темяшского** прихода искони празднуют Михайлов день (8 ноября), варят пиво, приглашают гостей, пируют до трех дней. Этот же день — престольный праздник в приходской церкви, когда духовные ходят по приходу с молебнами. Рассказывал мне священник-чувашин, младший священник села Подгорный Тимяши ходил в Михайлов день с крестом по домам в приходской деревенской своей половине, почти в каждом доме находил татар, которые были как любимые гости у чуваш. Татары, составлявшие там меньшинство п[е]ред чувашским населением, сами усвоили чувашский язык и, следовательно, имеют полное удобство сообщать свои понятия простодушным чувашам. […]

В Царевококшайском уезде, почти сплошь населенном луговыми черемисами, в восточной окраине уезда, граничащей с Казанским уездом, живут татары в соседстве с черемисами. Опять тот же наплыв магометан, под видом гостей, приятелей, работников и т. п. Так и везде, и вот татаро-магометанская пропаганда ведется мирно и плавно, в самой дружеской форме, ни к чему, по видимому, не вынуждая, но тем сильнее западает в душу. Если принять в соображение, что татары все поголовно на всех пунктах обширного пространства, где только могут они иметь сношения с крещеными татарами и с другими инородцами — крещеными и язычниками, непременно таким вкрадчивым образом, исподволь действуют на них в одном направлении, то нам представляется показательная картина. Они некоторым образом подобны маленьким, ничтожным насекомым, которые опустошают поля обширнейшие, потому что в громадных массах производят все одинаковую, дружную, одновременную работу истребления […]. Эта работа похожа на действие молекулярных сил в физике: каждый атом материи закрывает в себе почти нулевую, но сумма этих сил, когда одновременно и дружно все они работают, производит действие не только заметное, но и громадное. Так как магометанская пропаганда естественно и неукоснительно ведется каждым татарином-магометанином, то каким-нибудь муллам или богачам, ревнителям магометанской веры, не предстоит надобности прилагать каких-либо своих усилий, им остается радоваться, только общему делу, да развивать иногда незатейливейшим образом, направлять его*.

Противу такой дружной пропаганды ученой массы народа, что видим мы с нашей русской стороны? Народ наш безучастен и неподвижен, и как бы беспомощен. Поэтому распоряжения правительства и меры (учреждений епархиальных, учебных и тому подобных) представляются какими-то отдаленными действиями, которые неспособны произвести отпора серьезного татарской пропаганде. Отчего же наш народ и татарский народ так различны в своих действиях и наставлениях. Отчего наш народ до последнего времени оставался без всякого обучения, а у татар, как вообще у магометан, издавна существуют школы. Магометанская школа-медресе есть заведение народное, самостоятельное, свободное от всяких ограниченностей, уютное и негромоздкое, почти исключительно религиозное. Татары любят свои медресе, богачи без[воз]мездно строят эти школы помногу, что считается у них душеспасительным, наравне с постройкой мечети. Приход гордится своим медресе, учеными муллами и шакирдами. Надо заметить, что в медресе обучаются не одни только юноши своего прихода, но собираются молодые люди с разных сторон губернии. Медресе находятся не только в одной только Казани, они есть до десяти и в разных селениях Казанской и других губерний. Например, знаменито медресе Стерлибашское в Стерлитамакском уезде Уфимской губернии. Его устроил ишан мулла, которые в прежней своей многолетней жизни так его расширил, что в нем обучалось по нескольку тысяч юношей и не только татары, но и киргизы. Народ татарский чтит магометанскую ученость и уважает мулл и шакирдов, потому что дорожит своей верой. Шакирды учатся в медресе подолгу, лет по десять и по пятнадцать. В прежнее время любознательные из них, по окончании курса в заведениях медресе отправлялись для дальнейшего усовершенствования в науках в Бухарию и там учились еще лет десять. Казанские муллы и муллы некоторых селений, где есть свои медресе, почти все доканчивали свое образование в Бухарии. Священная Бухария, где издавна процветала магометанская наука, пользовалась у татар особенным благоговейным уважением. Ее государственное устройство было собственно теократическое. Она дала татарам-магометанам стройно-религиозную закалку и такое горячее усердие к своей вере […].

Отдел рукописей Российской государственной библиотеки (г. Москва),

ф. 424, оп. 1, картон 1, д. 11, л. 1-5.