А. Кабирова, Л. Хузеева. «Татарстан стал для нас второй родиной» (К 70-летию полного снятия блокады Ленинграда)

«Татарстан стал для нас второй родиной»

(К 70-летию полного снятия блокады Ленинграда)

70 лет тому назад 27 января 1944 г. была полностью снята блокада Ленинграда. В этот день пушечные выстрелы и орудийные залпы над городом на Неве сменились, наконец, огнями праздничного салюта.

871 день продолжалась длительная осада северной столицы, 871 день голода и холода, боли и потерь, отчаяния и надежды, мужества и самопожертвования… Гуманитарная катастрофа в Ленинграде стала одной из самых трагических и одновременно героических страниц отечественной и мировой истории.

Кольцо блокады замкнулось 8 сентября 1941 г. Страшный голод, обрушившийся на город, косил людей тысячами. За суточным пайком хлеба в крохотные 125 гр выстраивались огромные очереди. В пищу шло все, что только можно было использовать: спекшийся сахар вперемежку с землей с бадаевских пепелищ; столярный клей, из которого варили студень; лепешки из лебеды с отрубями, поджаренные на машинном масле; обрезки сыромятного ремня и т. п. С наступлением зимы прибавились новые беды: грянули сильные морозы, достигавшие порой 40 градусов, закончилось топливо, замерзали трубы…

За время блокады по разным данным в Ленинграде погибло от 600 тысяч до 1,5 млн человек. Но тяжелейшие испытания не сломили волю ленинградцев. Продемонстрировав всему миру присущие советским людям стойкость, самоотверженность, силу духа, веру в Победу, они выстояли!

Вся страна поддерживала жителей Ленинграда в их стремлении выжить и не позволить врагу захватить город. Близко к сердцу приняли горе и страдания ленинградцев и в Татарстане. Да иначе и быть не могло. Великая Отечественная война нерушимыми узами связала наши регионы. В республиканских архивах сохранилось множество документов, свидетельствующих о сложившихся в военные годы между Ленинградом и Татарстаном взаимосвязях в экономической, научной и культурной сферах.

Уже летом 1941 г. в Татарскую АССР началась эвакуация целого ряда ленинградских промышленных предприятий. Размещенные на базе казанских заводов, они практически сразу же приступили к производству необходимой для фронта продукции. Так, в Казань был эвакуирован Ленинградский авиационный завод № 387. В сентябре 1941 г. он начал выпускать самолеты У-2 (с 1944 г. — По-2)¹. «Небесный тихоход» стал в дни войны легендарной машиной. В архивах разгромленного имперского воздушного флота сохранились приказы гитлеровского командования с категорическим предписанием всячески охотиться за юркими, маневренными У-2. Каждый сбитый самолет оценивался врагом железным крестом и поощрялся выплатой пяти тысяч марок.

В августе 1941 г. в Казань была эвакуирована часть Ленинградского завода № 379 Наркомата авиационной промышленности СССР с опытно-конструкторским бюро предприятия, перед которым были поставлены задачи проведения летных испытаний и опытных работ по авиационной автоматике. В марте 1942 г. завод был передан в ведение Наркомата судостроительной промышленности. Поменяв свой номер на 708, он начал выпускать продукцию для Военно-Морского Флота СССР: приборы управления торпедной стрельбой для эсминцев, приборы автоматической стабилизации подводных лодок на глубине «Спрут», прицелы для подводных лодок и катеров и др.²

На территории Казанского оптико-механического завода было размещено оборудование еще одного ленинградского предприятия — оптико-механического завода № 349, в годы войны выпускавшего оптические приборы для Военно-Воздушных Сил, Военно-Морского Флота, артиллерии, танков, среди них: полевые орудийные панорамы, морские дальномеры, снайперские винтовочные прицелы, бинокли³.

О трудностях обустройства на новом месте нам рассказывают мемуары ветеранов. Ребенком приехавшая в Казань вместе с родителями — работниками Ленинградского оптико-механического завода — Галина Бланк вспоминает: «Нашу семью поселили во вновь отстроенном бараке (в Дербышках. — Авт.). После теплушек со спертым воздухом мы оказались в раю. Мебели никакой не было, из чемоданов сделали стол. Спали все на полу… В бараке не было воды, кухни, туалета. Воду набирали в уличной колонке, готовили в этой же комнате на керосинке. Зато с другой стороны барака был великолепный сосновый лес. Сотрудники завода, владевшие пилой, топором, рубанком, были организованы в бригады по изготовлению нар, топчанов, простейших столов, табуреток и т. п. В кратчайшие сроки разместили под крышу всех прибывших, но очень многие были поселены временно до наступления холодов в палатки. Некоторые семьи ленинградцев расселили в окрестных деревнях…»⁴

Также в ТАССР в годы войны были эвакуированы Ленинградский завод технических изделий⁵, часть Ленинградского завода № 4 им. М. И. Калинина, стеклозавод «Дружная горка» из Ленинградской области, Выборгская табачная фабрика⁶ и другие предприятия.

Помимо предприятий Татарская АССР в военный период приняла и десятки эвакуированных ленинградских образовательных учреждений: детдомов, ясель, ремесленных училищ*. Особенно много детей было вывезено из блокадного города по «дороге жизни»** в первой половине 1942 г. Только по линии Наркомпроса в районах республики было размещено 25 детских учреждений из Ленинграда⁷. Большинство детей осталось без родителей. Надо было их не только накормить и одеть, но и согреть душевно, вселить уверенность в мирное будущее. Учитывая скудость продовольствия военных лет, дефицит одежды и обуви, перебои с топливом, эта задача была не из легких. Но татарстанцы всегда находили возможность поддержать эвакуированных, причем помогали как делом, так и словом. Именно потому по прошествии многих лет ленинградцы с неизменным теплом и благодарностью вспоминают о годах пребывания в нашей республике. «Татарстан стал для нас второй родиной», — лаконично и емко выразил свои чувства ветеран труда Казанского оптико-механического завода, после войны навсегда связавший свою жизнь с Казанью, Л. М. Клейнерман⁸. Под этими словами могли бы подписаться многие эвакуированные.

Мощное стимулирующее воздействие на развитие науки в Татарстане оказала эвакуация в республику ленинградских академических научных и образовательных учреждений. В конце июля — начале августа 1941 г. в Казань начали прибывать первые эшелоны, перебазировавшие такие ведущие научные учреждения, как Радиевый институт, Физико-технический институт, Институт химической физики, Институт востоковедения, Математический институт (ленинградское отделение)⁹, а также известные ленинградские высшие учебные заведения: Ленинградский химико-технологический институт¹⁰, Ленинградский финансово-экономический институт¹¹, филиал Ленинградского государственного университета¹². Ученые северной столицы совместно с казанскими коллегами трудились над решением оборонных задач, приближая победоносное окончание войны.

Нельзя не вспомнить и о том, что в Казани, Чистополе и других городах ТАССР была размещена большая группа известных советских писателей и членов их семей. В Чистополе, небольшом городке на Каме, вместе с другими в эвакуации жили родные Ольги Берггольц и Веры Инбер*, чьи поэтические творения были живительным источником надежды для находившихся в блокадном кольце обессиленных и истощенных ленинградцев.

Мать Ольги Фёдоровны Берггольц, Мария Тимофеевна, пробыла в Чистополе с лета 1941 г. до весны 1943 г. Ольга, которую за ежедневные выступления по радио называли «голосом блокадного Ленинграда», написала и отправила матери три стихотворения под общим названием «Письма на Каму». Адресованные Марии Тимофеевне они вместе с тем содержат размышления о судьбе Ленинграда, учат мужеству и стойкости.

Из родных Веры Михайловны Инбер в Чистополь были эвакуированы ее дочь и внук — писательница Жанна Гаузнер с сыном Мишей. В июле 1942 г. В. М. Инбер приезжала в Чистополь к своим родным и друзьям из блокадного Ленинграда. Повод был трагический: в декабре 1941 г., не дожив месяц до одного года, умер маленький Миша. Вера Михайловна хотела поддержать дочь. Добиралась она до Чистополя долго и трудно. 23 июля 1942 г. по случаю ее прибытия в Доме учителя, который в период эвакуации стал местом проведения различных мероприятий и литературных встреч, был организован вечер. Писательница читала перед собравшимися недавно написанный ею «Пулковский меридиан». Позже она вспоминала об этом так: «На моем вечере народу было множество: пришли все наши чистопольцы. Вернее, москвичи, собранные здесь войной. В президиуме: Исаковский, Пастернак, Сельвинский, Асеев. Необычно все это было. Я очень волновалась, но не так, как всегда, а иным, более глубоким, более,.. как бы это сказать,.. ответственным волнением… В каком-то смысле я выступала здесь от имени Ленинграда… Я говорила и читала хорошо, хотя читать мне было трудно, особенно третью главу поэмы, где говорится о смерти ребенка…

Мне хотелось через все это пространство, через пол-России, протянуть сюда, придвинуть вплотную к этому тихому прикамскому городку гранитную громаду Ленинграда, смутно освещенную сейчас уже догорающими белыми ночами… Когда я окончила, все бросились ко мне, обступили меня, пожимали руки. Все это было мне за Ленинград»¹³.

Вера Инбер пробыла в Чистополе три дня, общалась с эвакуированными и чистопольцами, рассказывала о блокаде.

Значимую лепту эвакуированные ленинградцы внесли и в развитие музыкального искусства республики. Прибыв из Ленинграда, известные композиторы М. А. Юдин и А. С. Леман создали здесь ряд новых произведений, вошли в состав Союза композиторов ТАССР. Известный татарский композитор С. Сайдашев, характеризуя творчество А. С. Лемана, писал: «Основными чертами, присущими его творческому дарованию, являются широта и напевность мелодий, яркость и свежесть гармонического языка, лаконизм в изложении, ясность и отточенность форм»¹⁴.

Примечательным событием военного времени стало рождение нового жанра в татарской музыке — инструментального концерта. Первым его образцом стал Концерт № 2 для фортепиано с оркестром А. С. Лемана (1944). Как отмечает кандидат искусствоведения Т. А. Алмазова, «в своем первом концерте на татарском материале А. Леман, сам прекрасный пианист, показал хорошее знание жанра и смелость в выражении своих музыкальных мыслей. Концерт означал качественно новый шаг в развитии татарской фортепианной музыки…»¹⁵

Творчески насыщенным оказался эвакуационный период и для М. А. Юдина. С момента прибытия в Казань в апреле 1942 г. до конца войны им было написано 40 произведений. Среди них: песни «Вздымаются гневные волны», «Громче песня моя», «Письмо», «Песня моряка», «Песня мести» и другие, опера «Фарида», скрипичный концерт¹⁶. В дни 25-летнего юбилея республики М. А. Юдин, отчитываясь перед областным комитетом ВКП(б) о своей профессиональной деятельности, отмечал: «Я глубоко признателен Управлению по делам искусств, Союзу советских композиторов Татарии, Дому Красной Армии и всей музыкальной общественности г. Казани за внимание и сердечное отношение к моей музыкальной и общественной деятельности»¹⁷. Но вместе с тем композитор сетовал на то, что его педагогический и творческий опыт недостаточно активно используется в ТАССР, и предлагал ряд решений по развитию татарской музыкальной культуры. Многие из его предложений были впоследствии реализованы: после окончания войны оба композитора надолго связали свою жизнь с Татарстаном, оставшись преподавать в созданной в 1945 г. Казанской консерватории.

Ниже мы публикуем комплекс документов из фондов Центрального государственного архива историко-политической документации Республики Татарстан, ознакомившись с которыми читатели смогут получить конкретное представление о взаимосвязях, установившихся между ленинградцами и татарстанцами в годы Великой Отечественной войны.

 

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. ЦГА ИПД РТ, ф. 125, оп. 5, д. 129, л. 153-156.

2. Там же, ф. 15, оп. 5, д. 469, л. 37-38.

3. НА РТ, ф. Р-6600, оп. 1, д. 38, л. 1.

4. Детство и война: воспоминания ветеранов о военном детстве / Сост. С. В. Панина. – Казань, 2014. – С. 90-91.

5. ЦГА ИПД РТ, ф. 15, оп. 5, д. 635, л. 67.

6. Татария в период Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.): Сб. док. и матер. / Сост.: А. М. Залялов, Ю. И. Смыков, Н. А. Субаев. – Казань, 1963. – С. 59-61.

7. Татарстан в годы Великой Отечественной войны: страницы социальной истории: Сб. док. и матер. / Сост. А. Ш. Кабирова. – Казань, 2011. – С. 214-218.

8. Детство и война: воспоминания… – С. 84-86.

9. Левшин Б. В. Академия наук в годы Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.). – М., 1966. – С. 6, 10.

10. ЦГА ИПД РТ, ф. 15, оп. 5, д. 213, л. 96.

11. Там же, д. 548, л. 28, 30.

12. Там же, д. 213, л. 109-109 об.

13. Инбер В. М. Страницы из «Ленинградского дневника» // Чистопольские страницы: Сборник / Сост. Г. С. Муханов. – Казань, 1987. – С. 126.

14. ЦГА ИПД РТ, ф. 30, оп. 3, д. 1730, л. 10.

15. Алмазова Т. А. Творчество композиторов Татарстана в годы Великой Отечественной войны // Третьи Кремлевские чтения. Часть 1. Материалы Всероссийской научно-практической конференции «Тема войны в искусстве» (Казань, 27 апреля 2010 г.) / Отв. ред. А. С. Бушуев. – Казань, 2012. – С. 90.

16. ЦГА ИПД РТ, ф. 15, оп. 5, д. 884, л. 24 об.-25.

17. Там же, л. 22-23.

 

№ 1. Докладная записка Председателю Совнаркома Татарской АССР С. Х. Гафиатуллину, секретарю Татобкома ВКП(б) А. М. Алемасову и ректору Казанского государственного университета К. П. Ситникову о предоставлении помещений для эвакуируемого в г. Казань Ленинградского государственного университета

4 августа 1941 г.

Сов[ершенно] секретно.

Ценное оборудование и группа научных сотрудников (54 ч[еловека]) Ленинградского государственного университета эвакуированы в г. Казань по распоряжению Совета по эвакуации при СНК СССР № 4866сэ от 6 июля 1941 г. В качестве места базирования ЛГУ Советом по эвакуации определен Казанский авиационный институт. Однако последний по сообщению Н[ародного] к[омиссариата] а[виационной] п[ромышленности] не может принять эвакуируемое имущество Лен[инградского] гос[ударственного] университета.

В связи с тем, что в настоящее время ценное оборудование и научные сотрудники Ленинградского университета размещены в Казанском университете и имея в виду, что ряд научных сотрудников ЛГУ тесно связаны с Академией наук (лаборатории акад[емика] Ухтомского и сталинского лауреата проф[ессора] Перфильева), которая переведена в г. Казань, Наркомпрос РСФСР полагает целесообразным оставить в Казанском гос[ударственном] университете вывезенное из ЛГУ ценное оборудование.

Предлагаю ректору Казанского гос[ударственного] университета по согласованию с Академией наук предоставить в распоряжение Ленинградского университета лаборатории, необходимые для ведения оборонной научной работы и соответствующее помещение для хранения ценного оборудования ЛГУ.

Прошу Совнарком ТатАССР оказать содействие в размещении в г. Казани эвакуированного имущества и научных сотрудников Ленинградского гос[ударственного] университета.

При положительном решении вопроса о размещении ЛГУ в Казани Наркомпрос РСФСР находит возможным не воспользоваться разрешением Совета по эвакуации (№ 5246сэ от 2.VII [19]41 г.) на занятие для указанных целей учительского института в г. Елабуге ТатАССР.

О размещении на время войны ценного оборудования и лабораторий Ленинградского государственного университета прошу незамедлительно поставить меня в известность.

Народный комиссар просвещения РСФСР В. Потемкин (подпись).

Резолюция: В ОС. Группа сотрудников ЛГУ ввиду невозможности оставить в Казани направляется в Елабугу. Мухаметов (подпись). 12/VIII 1941 г.

ЦГА ИПД РТ, ф. 15, оп. 5, д. 213, л. 109-109 об. Машинопись.

 

№ 2. Из докладной записки ответственного организатора организационно-инструкторского отдела ЦК ВКП(б) Гладкова заместителю заведующего организационно-инструкторским отделом ЦК ВКП(б) Шамбергу о работе эвакуированных в г. Казань промышленных предприятий

11 декабря 1941 г.

г. Казань.

[…] Всего в Татарскую АССР эвакуировано свыше 70 предприятий, значительное число которых уже вступило в строй действующих предприятий, но до сих пор еще не выполняет заданных планов. Так, например, завод № 387, 2/VIII [19]41 г. выехав из Ленинграда, 29/VIII начал давать продукцию. В октябре месяце завод недодал 27, в ноябре — 39 машин, главным образом в результате отсутствия лака, казеинового клея и др. Однако завод № 387 с помощью обкома ВКП(б) добился изготовления на месте заменителей клея и лака. Кроме получаемых из Днепропетровска, оси для У-2 завод начал изготовлять в своем механическом цехе. И[нженерно-]т[ехническими] р[аботниками] и рабочими завода внедрено в производство 64 детали, изготовленные из заменителей. Если до войны обтекатель шасси, обода изготовлялись из дюраля, то теперь они изготовляются из переклейки. Завод № 387 добился того, что сейчас на каждой машине экономится 39 килограммов цветных металлов. Если раньше завод затрачивал на изготовление 1 машины около 3 000 человеко-часов, то теперь в период военного времени затрачивается только 1 215 человеко-часов. Завод № 387 кроме производства машин У-2 производит изготовление лыж и изделия № 31 для Горьковского завода. Завод также значительно увеличил выпуск инструмента за счет отхода. […]

Большие трудности перед заводом № 387 да и другими заводами Н[ародного] к[омиссариата] а[виационной] п[ромышленности] встали в связи с отсутствием на нефтебазах г. Казани бензина (Б-70) и масла (МК), необходимых для проведения испытательных полетов, что также является тормозом в сдаче готовой продукции ВВС. […]

Завод № 379 прибыл из Ленинграда только с частью оборудования, захватив всего 120 человек рабочих. Областные организации пополнили цеха завода оборудованием с предприятий г. Казани и частично кадрами с других заводов, однако завод менее чем наполовину обеспечен рабочей силой и до сих пор своего производственного плана не выполняет. Н[ар]к[омат] вооружения не принимает никаких мер к обеспечению завода квалифицированной рабочей силой и и[нженерно-]т[ехническими] р[аботниками].

Аналогичное положение и по другим эвакуированным в г. Казань предприятиям.

Ответ[ственный] организатор орг[анизационно-]инструкторского отдела ЦК ВКП(б) (Гладков).

ЦГА ИПД РТ, ф. 15, оп. 5, д. 129, л. 153-156. Фотокопия.

 

№ 3. Докладная записка композитора М. А. Юдина первому секретарю Татобкома ВКП(б) А. Г. Колыбанову и секретарю Татобкома ВКП(б) по пропаганде С. Ш. Гафарову о своей творческой деятельности

22 февраля 1943 г.

В дни 25-летней годовщины великой нашей Красной Армии, подводя итоги своей музык[ально-]творческой деятельности за время Отечественной войны и рапортуя этим Красной Армии, прошу партию и правительство Тат[арской] АССР принять мою горячую благодарность за то, что мне дали здесь возможность продолжать свою творческую работу в области советской музыкальной культуры.

Я глубоко признателен Управлению по делам искусств, Союзу советских композиторов Татарии, Дому Красной Армии и всей музыкальной общественности г. Казани за внимание и сердечное отношение к моей музыкальной и общественной деятельности.

Я счастлив тем, что мои знания и творчество могу передать братскому татарскому музыкальному искусству. Но я считаю, что мой педагогический и творческий опыт недостаточно использован.

Вопрос о композиторских кадрах Татарии стоит очень остро. Грандиозные события Отечественной войны требуют больших полотен, крупных драматически насыщенных произведений, для создания которых у ряда местных композиторов, особенно из среды талантливой молодежи, не хватает профессиональной техники и умения. Эти композиторы нуждаются не только в консультационной помощи, но и в систематической учебе. Между тем мои предложения о создании семинаров или курсов для повышения квалификации, находя горячий отклик в среде композиторов, до сих пор остаются без реализации.

Мои творческие возможности и намерения в области создания крупных форм в татарском музыкальном искусстве также недостаточно используются.

Я предполагал бы работать в области создания оперы из жизни татарского комсомола в дни Отечественной войны, первомайской кантаты для детского хора, цикла романсов на слова Тукая и Такташа, концерта для скрипки и симфонич[еского] оркестра, педагогического репертуара для детей и взрослых, детского хорового репертуара и т. д. и т. д.

Опыт работы моей над кантатой «Яшь патриотлар» дает мне возможность предположить, что во всех указанных областях мое творчество было бы полезно для татарской музыкальной культуры.

Я просил бы только, чтобы вся моя творческая и музыкально-общественная деятельность протекала в поле зрения и под руководством партии и правительства, как это было в Ленинграде, где мои сочинения были известны руководящим партийным товарищам, и лично товарищ А. А. Жданов слышал многие из моих произведений. И потом, я бы очень просил улучшить мои материально-бытовые условия, это общий вопрос всех композиторов, но для меня, как ленинградца, он особенно тяжел.

Это поможет мне все свои творческие силы отдать татарской музыкальной культуре, великой нашей Родине и ее Красной Армии.

С глубоким уважением профессор М. Юдин.

Резолюция: Справка: Дано указание Наркомторгу об улучшении продов[ольственного] снабжения т. Юдина и отоваривании прод[овольственных] карточек. Тов. Юдин прикреплен к столовой и закрытому распределению научн[ых] работников и профессуры согласно приказу т. Любимова. Творческие вопросы рассмотрены на заседании Союза композиторов. Возбужден вопрос о награждении т. Юдина Почетной грамотой Президиума Верховн[ого] Совета Татар[ской] АССР. Гафаров (подпись). 10/III [19]43 г.

ЦГА ИПД РТ, ф. 15, оп. 5, д. 884, л. 22-23. Рукопись.

 

№ 4. Докладная записка Народного комиссара судостроительной промышленности СССР И. И. Носенко секретарю областного комитета Татарской АССР А. М. Алемасову об эвакуации в г. Казань

Центральных конструкторских бюро комиссариата

28 февраля 1942 г.

г. Москва.

Решением Государственного Комитета Обороны в гор. Казань были эвакуированы из г. Ленинграда центральные конструкторские бюро Н[ародного] к[омиссариата] с[удостроительной] п[ромышленности] №№ 4, 17, 32 и Центральный научно-исследовательский институт № 45.

В этих организациях сосредоточены в настоящее время наиболее квалифицированные инженерно-конструкторские и исследовательские руководящие кадры.

Н[ародный] к[омиссариат] с[удостроительной] п[ромышленности] считает совершенно необходимым в свете задач, поставленных Правительством на ближайший период времени, в частности на 1942 год, создание для этих кадров наиболее благоприятных условий работы.

Помимо напряженной работы, связанной непосредственно с судостроением, указанные выше организации проводят большую работу по выполнению срочных фронтовых заказов и заказов, связанных с удовлетворением нужд местной промышленности и энергетического хозяйства.

Особенно напряженная работа падает на долю ответственных руководящих работников этих организаций, не пользующихся какими-либо преимуществами в части снабжения.

Считая необходимым обеспечение этой категории работников специальным снабжением, прошу Вашего указания соответствующим местным организациям о прикреплении к спецторгу, наравне с руководящими работниками местных оборонных предприятий по

ЦКБ-4 — 16 человек,

ЦКБ-17 — 14 человек,

ЦКБ-32 — 12 –//–,

ЦНИИ-45 — 12 –//–.

Поименные списки, согласованные с местными партийными организациями, должны быть представлены Вам руководителями указанных организаций.

Народный комиссар судостроительной промышленности СССР Носенко (подпись).

ЦГА ИПД РТ, ф. 15, оп. 5, д. 468, л. 75-76. Машинопись.

 

№ 5. Письмо политработника Б. А. Кацнельсона первому секретарю

Бугульминского райкома ВКП(б) И. Г. Гатину

с просьбой об оказании помощи его семье

27 мая 1942 г.

Из далекого Заполярья с самого крайнего правого фланга фронта Великой Отечественной войны шлю свой боевой коммунистический привет большевикам, партийным и непартийным и трудящимся братского татарского народа.

Я, политработник Красной Армии, обращаюсь к вам, дорогой товарищ секретарь городского комитета, с личной просьбой. Дело касается моей семьи, которая из героического города Ленина эвакуирована и находится в настоящее время в городе Бугульма.

Моя семья состоит из двух человек:

1. Жена Кацнельсон Рася Владимировна*;

2. Сын 7-ми лет Кацнельсон Макс Борисович.

Они очень много пережили в Ленинграде, претерпели много горя и лишений в дороге при эвакуации, вдобавок, в городе Череповце потеряла[сь] дочь. Всех переживаний в письме невозможно изложить, которые они пережили. До меня дошло известие, что в Бугульму моя жена с сыном приехала 16 апреля, и временно [они] находятся по адресу: […] у знакомой гр[аждан]ки […] и проводят где ночь, где день, скитаются и не имеют пристанища. Я служу родине честно, имею благодарность военного совета Н-ой армии и считаю себя вправе просить вас оказать помощь моей семье, жене и сыну моему в разрешении их квартирного вопроса, предоставить им комнату и другую необходимую возможную помощь. Я пока не знаю результатов и принятых вами мер по удовлетворению моей просьбы, но уверен, что все будет вами сделано. Очень прошу ответить мне по адресу: […]. Начальнику клуба Кацнельсону Б. А.

Когда получу от Вас ответ, в чем, очень надеюсь, не откажете, то прошу мне написать вашу фамилию для помещения корреспонденции в армейской газете по вопросу заботы о семьях бойцов и командиров РККА и в дальнейшем прошу вести со мной переписку, эта переписка будет достоянием всего личного состава части, где я нахожусь.

Желаю в вашем лице успехов, сил и процветания братскому народу Татарской АССР, который вместе со всеми народами великой страны Советов на поле боя с оружием в руках отстаивает честь, свободу и независимость нашей матери Родины, ее сыновей и дочерей. Фашистская банда прохвоста Гитлера будет сметена с лица земли, победа будет за нами. Так говорят наши славные воины и на практике истребляют вшивых фрицев.

Жму крепко вашу руку с боевым коммунистическим приветом.

[Привет от меня моей жене и сыну]**.

Кацнельсон (подпись)***.

ЦГА ИПД РТ, ф. 86, оп. 1, д. 355, л. 55-56. Рукопись.

 

№ 6. Заявление военинженера 2-го ранга Г. З. Лугового в Казанский областной комитет ВКП(б) с просьбой о помощи семье

27 июня 1942 г.

К Вам обращается командир Военно-Морского Флота.

Моя семья с начала войны с фашистской Германией и до марта м[еся]ца с[его] г[ода] прожила в Ленинграде. В марте м[еся]це она эвакуировалась из Ленинграда и в настоящее время проживает в г. Казани. Пребывание в Ленинграде расшатало и без того слабое здоровье моей жены и в особенности моего ребенка. К тому же мой сын болел в детстве воспалением головного мозга, и в настоящее время у него парализована правая сторона. Пребывание его в Ленинграде и переезд осложнили его болезнь, и он в данное время является инвалидом. Болезненное состояние ребенка требует от жены постоянного за ним ухода и предоставление ему питания для восстановления здоровья. Невозможность приобретения продуктов ставит мою семью в тяжелое положение, и при отсутствии питания для восстановления здоровья, последняя из-за своего подорванного здоровья может серьезно заболеть, и в этом случае ребенок останется один без присмотра. В силу изложенного прошу областной комитет партии оказать моей жене помощь в восстановлении ее здоровья. Моя жена состоит на учете в Молотовском военкомате. Ее фамилия: Андреева Валентина Авксентьевна, живет она в Троицком лесу, строительство № 29.

Ее почтовый адрес: г. Казань, почтовое отделение № 10, п[очтовый] ящик № 174. Дорименко Нина Авксентьевна (для Андреевой В. А.)

Еще раз прошу не отказать в моей просьбе и помочь моей семье.

Воен[ный] инженер 2 ранга Луговой*.

ЦГА ИПД РТ, ф. 26, оп. 11, д. 257, л. 33. Машинописная копия.

 

№ 7. Докладная записка Наркомата боеприпасов СССР

секретарю Татарского обкома ВКП(б) А. Г. Колыбанову

о необходимости возвращения Казанскому химико-технологическому институту общежития, отданного в распоряжение военного ведомства

18 июля 1942 г.

До Отечественной войны студенты Казанского химико-технологического института помещались в его общежитии на 600 мест. Но в 1941 году это общежитие было передано воен[ному] вед[омств]у, а студенты переселены частью в лаборатории, частью на квартиры граждан города Казани.

В августе 1941 г. из Ленинграда в порядке эвакуации прибыло 300 человек студентов и 48 преподавателей с семьями. Этот контенгент студентов и преподавателей был расселен в учебных лабораториях. В ближайшие дни из Ленинграда дополнительно прибывают эвакуированные студенты 120 человек и 8 семей преподавателей, кроме того, в этом году согласно утвержденного правительством плана Казанский институт обязан принять студентов первого курса 320 человек. Таким образом возникла острая потребность в общежитиях для института на 740 человек, не говоря о необходимости расширения учебных площадей института.

Поэтому, руководствуясь постановлением Совнаркома и Центрального комитета ВКП(б) от 5 мая 1942 г. «О плане приема в вузы в 1942 г. и мероприятиях по укреплению высших учебных заведений», прошу Вашего решения о возврате в ведение института принадлежащего ему общежития, временно переданного воен[ному] вед[омств]у.

П. Н. Пиголкин (подпись).

Резолюция: Справка: Вопрос, поднятый настоящим письмом, рассматривался совместно с Совнаркомом. В настоящий момент нет возможности освободить бывшее общежитие. Студенты размещаются по ордерам райсоветов. Гафаров (подпись). 27/VII 1942 г.

ЦГА ИПД РТ, ф. 15, оп. 5, д. 548, л. 193. Машинопись.

 

№ 8. Из «Ленинградского дневника» В. М. Инбер

6 июля 1942 г.

Год назад, примерно в этот же час, провожала Жанну в Чистополь, в последний раз в жизни видела Мишеньку.

 

10 июля 1942 г.

Ночью вылетаю в Москву, а оттуда в Чистополь к Жанне.

 

13 июля 1942 г.

Город Москва и гостиница «Москва» — Москва в квадрате. […] Здесь впервые, по рассказам побывавших в Чистополе, ощутила его атмосферу. Не хочется мне туда на житье. Я все больше убеждаюсь, что единственное место, где мне надо сейчас быть, это Ленинград.

 

22 июля 1942 г. Чистополь.

Я прилетела сюда под вечер, когда меня уже не ждали. Шла с аэродрома тихими захолустными улицами, овеянными луговым ветром.

Когда-то я была в Чистополе во время агитоблета в 1924 году. Думала ли я, что побываю здесь снова? И что в здешней земле будет похоронен ребенок моего ребенка?

Привез меня сюда почтовый самолетик. Пилот была женщина. Механик, отправлявший машину, тоже женщина. Самолетик шел по земле так долго, что я начала опасаться, не дойдем ли мы таким манером до самого Чистополя? Но вспомнила, что по дороге Кама.

На «У-2» чувствуешь себя, как на этажерке. Кругом воздух, ветер, пустота. Никакой устойчивости. Воздушная дорога была вся в ямах и рытвинах. Громадное солнце шло к закату. Мы летели над Камой, аромат лугов подымался даже сюда в высоту.

Начальник Чистопольского аэродрома тоже женщина, стоя по пояс в траве, взяла наш «У-2» за крыло, как журавля, и остановила его.

На прощанье я пыталась угостить своего пилота папиросами. Оказалось, она не курит. Я предложила полбутылки хорошего красного вина. Нет, она и не пьет. Тогда я, после минутного колебания, вытащила из кармана пальто непочатую губную помаду. И мой пилот не устоял: смущенно улыбаясь, взял.

 

23 июля 1942 г.

Мне тяжело здесь. Жалко Жанну, а взять ее в Ленинград не могу решиться. Сама я с трудом привыкаю к мирной жизни. Вчера, увидав из окна, что какая-то женщина с ребенком бежит по улице, я подумала: «Как же это я не услышала тревоги?» Оказалось, строптивая лошадь сорвалась с привязи и напугала прохожих.

Удивительно мне, что по вечерам нет затемнения. По привычке все сажусь подальше от стекол.

Сегодня вечером мое большое выступление. Буду читать «Пулковский».

 

Инбер В. М. Страницы из «Ленинградского дневника» // Чистопольские страницы: Сборник / Сост. Г. С. Муханов. – Казань, 1987. – С. 125-126.

 

* Подробнее см.: Хузеева Л. «За все время следования в пути мы не знали времени отправления, времени прибытия» // Гасырлар авазы – Эхо веков. – 2004. – № 2. – С. 32-36; Федотова О. Помощь Татарстана осажденному Ленинграду: единство фронта и тыла // Гасырлар авазы – Эхо веков. – 2008. – № 1. – С. 170-174.

** «Дорога жизни» — в годы блокады Ленинграда с сентября 1941 г. по март 1943 г. единственная транспортная магистраль, связывавшая город с тылом.

* Биографические сведения о находившихся в эвакуации родных О. Берггольц и В. Инбер любезно предоставлены директором Музейного объединения г. Чистополя А. В. Печёнкиным.

* Здесь и далее выделение чертой соответствует выделениям в документе (подстрочные примечания авторов вступительной статьи).

** Дописано на полях письма.

*** 19 июля 1942 г. заведующим военным отделом Бугульминского райкома ВКП(б) был дан ответ Б. А. Кацнельсону о положительном решении квартирного вопроса для его семьи (см.: ЦГА ИПД РТ, ф. 86, оп. 1, д. 355, л. 48).