Д. Усманова. Михаил Яковлевич Капустин:профессор-парламентарий

Михаил Яковлевич Капустин: профессор-парламентарий

Литература о дореволюционном российском парламенте чрезвычайно обширна. О Государственной думе написано огромное количество книг и статей, выпущены сборники документов и библиографические описания, подготовлены фундаментальные энциклопедии. Необычайно популярный жанр в думской историографии — биографический. В последние два-три десятилетия появилось большое количество работ, особенно диссертационных и монографических, посвященных видным думским деятелям. Наряду с монографиями имеются отдельные сборники биографических очерков, а также целые циклы статей, посвященные, как правило, ключевым фигурам политической элиты позднеимперской России. Наибольшим успехом у исследователей пользуются такие яркие политические фигуры, как В. А. Маклаков, П. Н. Милюков, С. А. Муромцев, А. Ф. Керенский, Ф. Ф. Кокошкин, Ф. И. Родичев, В. Д. Набоков, А. И. Гучков, М. В. Родзянко, А. И. Шингарев, В. В. Шульгин и В. М. Пуришкевич. Из мусульманских думских деятелей больше всего написано о Садри Максуди¹. Все эти политики играли в Думе ключевую роль. Да и судьбы их представляют большой интерес для читателей.

В ряду этой многочисленной биографической литературы не так уж много работ, посвященных депутатам, принадлежавшим к парламентариям так называемого второго эшелона, к каковым можно отнести и Михаила Яковлевича Капустина. Одна из первых публикаций о профессоре М. Я. Капустине была основана на материалах формулярного списка о службе и принадлежит перу В. Шагалова². Биография М. Я. Капустина также имеется в некоторых работах автора этих строк, в том числе посвященных депутатам Государственной думы от Казанской губернии, а также ее членам, принадлежавшим к профессорской корпорации³. Данная статья, основанная на архивных документах, материалах прессы и стенограмм думских дебатов, позволяет создать более целостный облик казанского депутата, проявившего себя как на научном, так и политическом поприще.

Михаил Яковлевич Капустин родился 23 декабря 1847 г. в православной дворянской семье в г. Омске Акмолинской области⁴. Сведения о раннем этапе его жизни крайне скудны. Известно, что в 1870 г. он окончил Военно-медицинскую академию со степенью лекаря. С мая 1871 по октябрь 1872 г. находился на земской службе (участковый земский врач), затем, с мая 1873 по февраль 1879 г. служил по военно-врачебному ведомству. В 1877-1878 гг. М. Я. Капустин был командирован на Кавказ в один из военных госпиталей. После возвращения из действующей армии возобновил научную деятельность в лаборатории профессора А. П. Доброславова, являвшегося основоположником экспериментальной и военной гигиены в России. 19 декабря 1879 г. Михаил Яковлевич успешно защитил диссертацию на степень доктора медицины.

Позднее М. Я. Капустин служил городским санитарным врачом в Воронеже (29.10.1879-13.07.1882) и губернским санитарным врачом Курского земства (13.07.1882-15.01.1884). С начала 80-х гг. XIX в. состоял секретарем русского общества «Охрана народного здравия». На основании опыта земской и городской службы им были написаны и изданы работы по санитарно-гигиеническим проблемам, а также статьи по медицине и гигиене в энциклопедическом словаре Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона.

Преподавательская деятельность М. Я. Капустина началась в апреле 1884 г. с исполнения обязанностей приват-доцента Военно-медицинской академии. В октябре 1885 г. в должности экстраординарного профессора он был направлен в Императорский Варшавский университет на кафедру гигиены и медицинской полиции. 27 января 1887 г. по решению министра народного просвещения И. Д. Делянова М. Я. Капустин был переведен ординарным профессором по кафедре гигиены в Казанский университет. Однако для завершения учебного года и читаемого курса ему было разрешено остаться в Варшавском университете до летних каникул. К месту новой службы он прибыл в августе 1887 г. Вплоть до осени 1907 г., т. е. в течение двадцати лет Михаил Яковлевич состоял профессором Казанского императорского университета.

М. Я. Капустин принадлежал к наиболее энергичным, деятельным и авторитетным казанским профессорам. Коллеги и товарищи высоко ценили и уважали его за неизменную готовность отстаивать академические интересы и интересы университетской корпорации, стремление противостоять излишним притязаниям со стороны административной власти. За двадцатилетнюю службу науке и просвещению в стенах Казанского университета он практически не пропустил ни одного заседания Совета, выступал с разумными предложениями, неоднократно возглавлял разные комиссии, всегда энергично и охотно участвовал в общественных и общеуниверситетских делах. Многие из его общественных обязанностей были непосредственно связаны с профессиональными навыками. Так, в качестве специалиста по гигиене он принимал активное участие в строительстве университетских помещений и клиник. В период эпидемии чумы (1897 г.) был командирован на юг страны для предотвращения распространения болезни по империи, а во время русско-японской войны вошел в комитет по оказанию помощи больным и раненым воинам.

Авторитет его во многом определялся также личными качествами, такими как честность и порядочность, требовательность к своим обязанностям и корректное поведение с коллегами. О признании заслуг М. Я. Капустина коллегами по профессорской корпорации свидетельствует и тот факт, что именно ему было поручено прочитать актовую речь 5 ноября 1904 г. — в год столетнего юбилея Казанского университета⁵. Правда, уже тогда проявилось такое его качество, как отсутствие ораторского мастерства, неумение в сложной ситуации совладать с разбушевавшейся аудиторией. В конце актовой речи профессора, столь скучной, неактуальной и не созвучной настроениям молодежи, группа студентов произвела беспорядки. Волнения и шум были настолько сильными, что оратор был вынужден вовсе прервать свою речь. Тем не менее почтенный профессор не высказал своего отрицательного отношения к поведению студенчества, считая, что оно действовало не по злому умыслу, не по своей вине, а было увлечено революционными настроениями, столь свойственным молодости.

В мае 1904 г. настал 20-летний срок университетской службы М. Я. Капустина, что давало ему право выйти на пенсию с окладом в 2 500 рублей, однако он не прекратил преподавательской деятельности. Только после избрания членом 3-й Государственной думы Михаил Яковлевич был уволен по прошению со службы «в должности ординарного профессора с мундиром». Но уже в декабре 1908 г. он возобновил научную деятельность в качестве сверхштатного ординарного профессора кафедры гигиены Казанского университета, а в январе 1916 г. был утвержден в звании заслуженного ординарного профессора Санкт-Петербургского университета. Впрочем последнее назначение проходило достаточно сложно. Впервые подобное представление было сделано министром народного просвещения Л. А. Кассо в октябре 1912 г. Однако Совет министров отклонил это ходатайство, посчитав, что профессор не выполняет всех своих преподавательских обязанностей и с момента избрания депутатом перестал читать лекции. В конце 1915 г. новый министр народного просвещения граф П. Н. Игнатьев сделал новое представление, которое было удовлетворено на заседании правительства 1 января 1916 г.⁶

После избрания депутатом Государственной думы, согласно закону, М. Я. Капустин должен был уйти с государственной службы. Переехав в Санкт-Петербург, бывший казанский профессор прислал в адрес Совета университета письмо, полное слов признательности и уважения коллегам и университету в целом: «Мое увольнение не было для меня неожиданностью, но я узнал о нем с чувством глубокой грусти. Двадцать лет жизни зрелого возраста я считал Казанский университет своим домом, в котором я был не только работником, но и сотрудником, в делах которого имел свой голос, свою долю ответственности. Вместе с ним я переживал и тяжелые, и радостные дни, стараясь быть искренним и полезным в общем деле. Своей деятельности ценить я не могу, но к университету сохраню до могилы глубокое уважение. В Казанском университете я нашел старую академическую среду, предания коллегиальности, примеры преданности науке и любви к учащейся молодежи. Эти свойства ее коллегии проходят красною нитью чрез все колебания исторических течений и случайности личного состава. Они оказывают воспитательное влияние на вновь вступающих членов и создают благие традиции, без которых бессильны самые лучшие начинания отдельных лиц. Я пережил на себе влияние этих добрых традиций и верю, что они навсегда сохранятся в нашем университете»⁷.

Письмо было заслушано 31 марта 1908 г. на заседании Ученого совета. Товарищи по корпорации в знак признательности за заслуги перед университетом решили поместить портрет М. Я. Капустина в гигиеническом кабинете. Переписка с министерством по этому вопросу длилась почти полтора года: только в 1910 г. последовало высочайшее соизволение императора.

По характеристике, данной канцелярией казанского губернатора, М. Я. Капустин вел очень скромный образ жизни, жил исключительно на профессорское жалование в три тысячи рублей и представлял собой тип «кабинетного ученого», мало знакомого с практической стороной жизни. До первой российской революции он не пользовался особой популярностью в городской среде. Общественную известность получил, прежде всего, в качестве лидера казанского отделения Союза 17-го Октября. Да и в самой партии М. Я. Капустин занял видное положение как профессор и весьма почтенный человек. Именно от партии он был выдвинут кандидатом на думских выборах.

В 1907-1912 гг. Михаил Яковлевич состоял членом Государственной думы 2-го и 3-го созывов. Оставив на время законодательной деятельности свои научные дела, он полностью посвятил себя политике. Парламентская деятельность принесла казанскому профессору, с одной стороны, всероссийскую известность, с другой — немало критики и переживаний. Работа в Думе требовала иных навыков и умений, иных качеств характера, нежели были присущи симпатичному облику бывшего профессора. Парламентская судьба М. Я. Капустина оставляет открытым вопрос: стоит ли ученому заниматься политикой, насколько успешным и плодотворным является совмещение научного призвания с политической деятельностью?

В Государственную думу 2-го созыва М. Я. Капустин был избран по второй городской курии г. Казани 43 голосами выборщиков. Во время утверждения его депутатских полномочий в Думе комиссия признала некоторые нарушения, допущенные в производстве выборов в Казани. В частности, были жалобы, что представители полиции вопреки инструкции министерства внутренних дел агитировали в пользу партии Союза 17-го октября. На улицах города раздавали газеты «Казанский телеграф» и «Газета правых», в которых были напечатаны списки выборщиков октябристской и царско-народнической партий. В то же время полиция запрещала распространять газету «Казанский вечер» со списками выборщиков от прогрессивных избирателей. Наконец, нарушения были отмечены и во время проведения выборов, когда на некоторых участках избиратели с законными правами не были допущены к подаче бюллетеней, в то же время право голоса получили лица, не обладавшие таким правом. Однако, несмотря на выявленные нарушения, члены комиссии посчитали, что при существовавшем раскладе политических сил они не влияли на изменение итогов голосования. Поэтому думское большинство посчитало возможным утвердить итоги выборов по г. Казани и признало депутатские полномочия М. Я. Капустина⁸. Бывший профессор стал единственным октябристом, избранным в Государственную думу 2-го созыва от Казанской губернии. Остальные депутаты представляли левый и оппозиционный блок. Да и сам М. Я. Капустин принадлежал к левому крылу октябристской партии. Зачастую его даже называли «правым кадетом».

В парламенте М. Я. Капустин неизменно входил во фракцию октябристов, а в Думе 2-го созыва являлся председателем немногочисленной группы октябристов, насчитывавшей в своих рядах около 30 человек.

Из числа казанских втородумцев М. Я. Капустин был чаще всего поднимавшимся на думскую трибуну. В течение трех месяцев он выступил не менее 31 раза, в том числе о комплектации думского президиума, военно-полевых судах, аграрном вопросе, создании продовольственной комиссии, необходимости оказания помощи голодающим. В своих речах перед депутатами и наблюдавшими прения журналистами он представал не столько как политик, сколько как гражданин, искренне болеющий душой и сердцем о нуждах и бедах народа, как человек, верящий в гуманную сущность людей. Особенно ярко эти его качества проявились во время дебатов по законопроекту об отмене военно-полевых судов. М. Я. Капустин высказался за скорейшую отмену таких внесудебных учреждений⁹. Почтенный профессор выступал не только и не столько от имени фракции октябристов, сколько от лица тех российских гуманистов, которым было чуждо какое-либо насилие. Военно-полевые суды вызывали осуждение не только потому, что они нарушали принципы судебного производства — своей поспешностью и разными видами наказания за одинаковые преступления. На людей, подобных профессору Капустину, особо сильное впечатление оказывало то обстоятельство, что речь шла по большей части о судьбах юных людей. Для молодых людей с незрелым умом и с неустановившейся волей, возможно даже действующих под влиянием внушения, оказываемого извне, «для таких-то преступников, которые, можно сказать, не находятся в полном разумении, суд, который поканчивает всю дальнейшую жизнь, этот суд недопустимый, нежелательный, особенно в такой чрезмерно быстрой форме». По словам профессора-гуманиста, государство, безусловно, должно бороться с террористическими актами. Но оно не может действовать по средневековому принципу «око за око». Государство может и должно стоять выше таких соображений. Поспешная смертная казнь «отрезает молодежь от пути изменений, пути ясного осознания, уяснения себе истинных обязанностей гражданина». И этот тяжелый грех берет на себя государство, вводя скорую внесудебную расправу. Признавая преступность и негуманность террористических актов, которые так легкомысленно и в таком громадном количестве совершаются в России, власть должна твердо и неизменно стоять за то, чтобы в России был суд, где правда и милость стоят на первом плане. Наблюдавший ход дебатов думский корреспондент и ведущий столичный журналист А. Л. Цитрон отмечал, что П. А. Столыпин «с особым напряжением слушал его дельную речь, которая была тем сильнее, что исходила из тех провинциалов, в уважении к которым он неоднократно признавался»¹⁰.

Одновременно профессор М. Я. Капустин был среди тех немногочисленных членов второй Думы, которые вопреки общему настроению считали необходимым осудить политические убийства и насилие, захлестнувшие страну в революционные годы. 15 мая 1907 г. во время обсуждения заявления 38 депутатов о назначении дня «для обсуждения заявлений о выражении порицания убийствам, террору и насилию» он выступил в поддержку заявления. По словам М. Я. Капустина, отказ от обсуждения проблемы фактически означает молчаливое согласие и поддержку, является проявлением трусости. Неужели можно молчаливым согласием одобрить ужасы политических убийств, насилия и грабежа даже во имя идей свободы?11

С трибуны Государственной думы 2-го созыва почтенный профессор также выступал по вопросу о порядке рассмотрения росписи доходов и расходов. Принадлежа к думскому большинству, которое в силу отсутствия профессиональных навыков слабо разбиралось в технических аспектах бюджетного дела, М. Я. Капустин считал тем не менее очень важным привлечение к обсуждаемому вопросу широких слоев населения. Конституционные перемены и конституционный строй фактически привлекли широкие народные массы к вопросам хозяйственной жизни, передав в их руки народное хозяйство и финансовые вопросы. Народные представители, даже не будучи сведущи в финансовых вопросах, в сугубо технических тонкостях проблемы, являются представителями народа, который стоит у основ бюджета — у источника платежей на местах, платежей, составляющих основу государственных доходов. «Можно отлично знать техническую часть, иметь широкое образование по финансовым вопросам, но, оперируя в центре канцелярии, можно не знать того, что известно и ощущается на себе каждым представителем деревни», — утверждал Капустин. Поэтому правильный бюджет, по его мнению, может быть составлен только при наличии в составе Государственной думы наряду со сведущими специалистами и людей, вносящих в обсуждение бюджета так называемую обывательскую точку зрения и практический, хозяйственный взгляд на проблему. Соглашаясь с критикой ограниченных бюджетных прав Думы, М. Я. Капустин в то же время полагал, что основной задачей депутатов является взгляд на государственный бюджет не только с точки зрения охраны единства и целостности государства. Народные представители должны рассматривать бюджет как меру по предоставлению населению материальных и духовных услуг, содействующих повышению культурного уровня и прогресса во всех отраслях жизни¹².

С большой речью М. Я. Капустин выступил во время прений по земельному вопросу, состоявшихся 9 апреля 1907 г.¹³ По его словам, земельный вопрос обращает на себя столь пристальное внимание, так как не является в строгом смысле только вопросом о земле, это вопрос о крестьянской жизни и крестьянской нужде, а потому он считается фундаментальным для российской действительности. Поскольку оратор был врачом и профессором гигиены, то он подробно остановился на общем состоянии здоровья народа, на его санитарном положении, на смертности и условиях жизни. По наблюдениям земских врачей — «истинных печальников нужд русского народа» — народное здравие находилось в очень печальном состоянии. В России не просто был высок уровень смертности, но самое страшное то, что детская смертность имела ужасающий характер: из числа умирающих половину, а часто и более, составляли дети, не достигшие пятилетнего возраста. И такой уровень детской смертности являлся не столько следствием санитарных условий, сколько экономическим, бытовым и культурным явлением. Одна из причин заключалась в тяжелом положении женщин в сельской местности и городах, экономическая нужда которых заставляла идти на тяжелые работы. Тяжелое положение крестьянского хозяйства требовало скорейшего, безотлагательного разрешения, а именно мер по наделению крестьян дополнительной землей. Но возникал вопрос: где взять землю? Один из путей: передача крестьянам части удельной и казенной земли. В вопросе об отчуждении частной земли Капустин полагал возможным использовать эту меру лишь в исключительных случаях, для наделения нуждающихся малоземельных и безземельных крестьян. Эта мера могла быть использована как разовая, а не как повсеместная практика. Кроме того, изъятие частной земли должно было производиться с обязательной компенсацией, за справедливое и приличное вознаграждение. Не будучи крупным землевладельцем, М. Я. Капустин считал крайне несправедливым нарушение принципа частной собственности.

Помимо наделения землей необходимы были и другие условия, которые давали бы крестьянину возможность удовлетворить свои материальные и духовные потребности. В заключительной части своего выступления казанский профессор остановился на положении сельской общины, на мерах по развитию агрономической помощи крестьянам, развитию кустарной промышленности и центров по сбыту ее продукции, более широкому распространению местного земского и городского самоуправления. В целом, по словам лидера октябристской фракции, крестьянский вопрос необходимо было решать не одной земельной реформой, а в совокупности с другими мерами. И задача Государственной думы как народного представительства не должна была заключаться в раздувании классовой вражды, культивировании идей борьбы за существование. Необходимо опираться на нравственные принципы, на такие понятия, как долг, совесть, честь: «будем сеять мир и правду, и “спасибо сердечное скажет вам русский народ”»¹⁴. Общая тональность выступления М. Я. Капустина не соответствовала настроениям думского большинства, а потому его речь завершилась аплодисментами лишь правой части и центра думского зала.

В качестве председателя думской фракции М. Я. Капустин принимал участие в работе второго съезда Союза 17-го октября, прошедшего в столице в начале мая 1907 г. По мнению руководителя парламентской фракции, основными принципами ее деятельности являются конституционность, умеренность и горячий патриотизм. Капустин выступал против раскола, наметившегося в рядах партии. «Если вы не допустите раскола в среде Союза, то и вся деятельность нашей партии и фракции усилится и улучшится», — говорил он¹⁵. На том же съезде его избрали членом Центрального комитета партии¹⁶.

После работы второй Думы М. Я. Капустин получил репутацию корректного парламентария¹⁷. Это, безусловно, облегчило ему переизбрание в Думу 3-го созыва. Однако раздражение представителей правого крыла казанских октябристов чрезмерной «левизной» М. Я. Капустина было настолько сильным, что в период предвыборной кампании осенью 1907 г. в стане казанских октябристов произошел фактический раскол. Правые, возглавляемые другим университетским профессором — В. Ф. Залеским, отказались поддерживать кандидатуру М. Я. Капустина, а также, по их мнению, чересчур левого А. Н. Боратынского. В качестве альтернативы они выдвигали бывшего профессора А. Н. Хорвата и Р. Р. Рисположенского. Тем не менее оба левых октябриста прошли в Государственную думу 3-го созыва, отчасти благодаря блоку с кадетами¹⁸.

В третьей Думе М. Я. Капустин оказался в составе одной из самых многочисленных фракций, поскольку октябристы в качестве правительственной партии получили всемерную поддержку со стороны государства и местной администрации. В новой политической обстановке почтенному профессору пришлось уступить место лидера фракции более молодым, амбициозным и энергичным соратникам — А. И. Гучкову и др.

М. Я. Капустин представлял фракцию в президиуме: в третью сессию (1909) он был избран заместителем председателя Государственной думы. Помимо этого он также входил в состав ряда думских комиссий: бюджетной, библиотечной (сначала товарищ, а затем председатель), народного образования (глава подотдела по инородческому образованию), старообрядческой, по выработке проекта адреса (1-я сессия), городской (со 2-й сессии), об уставе и штатах императорских российских университетов (председатель).

В Думе 3-го созыва М. Я. Капустин выступал также чаще других казанских депутатов — не менее 68 раз. Причем как в качестве докладчика по различным законопроектам (как министерским, так и думским), так и во время общих дебатов. Фракция октябристов нередко поручала ему представить консолидированное фракционное мнение по тому или иному вопросу. В качестве председателя библиотечной комиссии М. Я. Капустин выступил инициатором законодательного предложения «О получении библиотекой Государственной думы книг, периодических изданий и прочих беспошлинно и без рассмотрения цензурой». Законопроект был внесен 28 марта 1908 г. и вступил в силу после Высочайшего утверждения 13 февраля 1909 г.

На думскую трибуну М. Я. Капустин поднимался при обсуждении адреса и вопроса о государственном строе России, о необходимости оказания помощи голодающим крестьянам, о строительстве Амурской железной дороги, по поводу выделения ассигнований на нужды народного образования и против закрытости заседаний комиссии по государственной обороне.

Важным пунктом думских дебатов были законопроекты по реформе судебной системы. В частности, проект закона об условно-досрочном освобождении. М. Я. Капустин оценивал его не как юрист, а как обыкновенный обыватель, рассматривавший характер российского правосудия сквозь призму опыта присяжного заседателя. Как свидетельствовал его жизненный опыт, тюрьма зачастую выступала школой преступности. Пребывание в тюрьме оказывалось гибельным для нравственности любого человека, случайно попавшегося на преступлении. Почтенный профессор, имевший по долгу службы тесные контакты с молодежью, предостерегал против суровых наказаний в адрес студентов и молодежи, склонной к увлечениям политическими идеями и движениями. Большая часть молодежи в определенное время увлекается политическими идеями, но вряд ли нужно сурово карать их за подобные увлечения, за разговоры, чтение книжек и брошюр. По мнению профессора, «карать увлечение молодежи или желать этой кары непременно наиболее суровой, которая и делает человеку невозможным возврат к прежнему положению, желать этого — это значит не желать суда милостивого, суда, который дает возможность преступнику исправиться от своих заблуждений»¹⁹.

Также важным из обсуждаемых в третьей Думе вопросов был внесенный министерством юстиции законопроект о преобразовании местного суда. М. Я. Капустин стал одним из трех казанских депутатов (С. Максуди, А. С. Лунин), участвовавших в дебатах по этому проекту. Он принадлежал к тем депутатам, которые считали, что так же как и государственная школа, и военная служба «такой государственный элемент как суд должен осуществляться на государственном языке». Поэтому, не отступая от этого принципа, следовало стремиться всеми мерами — через школы, начальное внешкольное образование, библиотеки, лекции, музеи и чтения — способствовать распространению среди инородцев русского языка. По мнению М. Я. Капустина, языком суда должен быть государственный язык²⁰.

На третьем съезде Союза 17-го октября (октябрь 1909 г.) М. Я. Капустин выступил с докладом о реформе высшей школы. Из трех докладчиков по вопросам народного образования казанский профессор продемонстрировал наиболее либеральные взгляды, а потому его выступление вызвало наибольшее число вопросов и комментариев. Доклад показал, что он являлся сторонником полной автономии университета. Однако, по его мнению, в вузах не должно быть места политической жизни. Исходя из того тезиса, что наука подобно религии по существу своему не находится в сфере влияния политических партий, оратор признавал, что университеты как центры разработки и насаждения чистой науки должны быть учреждениями в широкой степени автономными. На вопрос, является ли его выступление выражением личного мнения или же мнением фракции, докладчик пояснил, что в данном случае он выступает от своего собственного лица, но, насколько ему известно из бесед с коллегами, подобного же мнения придерживаются многие члены фракции. На эти слова профессора некоторые делегаты высказались в том духе, что «в известные моменты политической жизни университетская кафедра может иногда превращаться в своего рода агитационную трибуну и что при некоторой ловкости профессор, читающий лекции по общественным или политическим вопросам, может придать своему изложению такую окраску, которая произведет на умы слушателей воздействие с целью толкнуть молодежь в ту или другую сторону, и что поэтому при настоящих условиях нельзя лишать правительство действенного контроля за ходом академической жизни»²¹.

Проект университетского устава был внесен в Думу министерством народного просвещения весной 1910 г. Для его детального рассмотрения была образована специальная комиссия под председательством М. Я. Капустина. В одном из своих выступлений при обсуждении Думой общей сметы министерства народного просвещения М. Я. Капустин высказался за утверждение автономных начал в университетском управлении. Но весной 1910 г., кроме этой речи профессора, проблема университетского устава не поднималась. Правда, правые депутаты устами В. М. Пуришкевича выступили с резкой критикой высшей школы и студенчества как рассадника революционных идей. Почтенный профессор же был обвинен в том, что за четыре года пребывания в Думе он утратил всякую связь с университетом и не ведает, что творится в его стенах*.

Весьма важным представлялось развитие в стране ветеринарного дела. Будучи профессором гигиены, при обсуждении на заседании Государственной думы сметы министерства внутренних дел М. Я. Капустин говорил о нуждах ветеринарного образования и оказания соответствующей помощи населению²².

Значительное внимание казанского депутата-медика было уделено и положению старейшего в стране высшего учебного заведения — Военно-медицинской академии (ВМА). М. Я. Капустин являлся ее выпускником. Возможно, поэтому так близко к сердцу принимал дела столичной академии. Военно-медицинская академия, находившаяся в ведении Военного министерства, традиционно была в более выгодном положении, нежели другие российские вузы. Но она не только готовила кадры военных медиков-практиков, а славилась еще своей научной школой. М. Я. Капустин опасался того, что стремление уравнять ВМА с другими военными учебными заведениями, подчинить ее главной цели — подготовке кадров военных медиков — может нарушить прежние традиции, разрушить одну из сильнейших в стране научных медицинских школ. Он полагал, что при выработке нового устава учебного заведения следует приблизить его к академическим стандартам. М. Я. Капустин также высказался против попыток не допускать в академию лиц иудейского вероисповедания — поскольку евреи не освобождены от воинской повинности, то окончившие университеты врачи-евреи также призываются в армию и являются такими же военнообязанными, как и все выпускники академии. Вряд ли такой мерой можно помешать получать евреям высшее образование²³.

При рассмотрении законопроекта «Об изменении законоположений, касающихся перехода из одного исповедания в другое» аргументы М. Я. Капустина были обращены в первую очередь к православному населению. По его мнению, свобода совести, в отличие от других свобод, не может быть ничем ограничена, поскольку свобода внутреннего убеждения человека существует в нем самом. Нельзя заставить кого-либо веровать против воли. И если государство нарушает свободу совести, оно порождает ложь и лицемерие. В отличие от правых депутатов, М. Я. Капустин был убежден, что свобода совести, провозглашенная царем и закрепленная законопроектом, не помешает русскому народу придерживаться своей веры. Совместное проживание различных народностей в Поволжье убеждало профессора в отсутствии каких-либо угроз в адрес православия в России: «пример сожительства с мусульманами, язычниками в наших обширных иноверческих областях показывает это воочию, а потому для русского народа никаких ограничений свободы совести не нужно»²⁴. Более того, он считал, что провозглашение свободы совести, свободы старообрядчества должно привести к оживлению внутрицерковной жизни, возрождению православной церкви и обновлению русской жизни в целом. Также казанский депутат полагал не только возможным, но и необходимым признание безусловной свободы перехода из одного исповедания в другое, в том числе и в нехристианское вероисповедание.

Михаил Яковлевич Капустин был неоднозначной фигурой. Современники, как коллеги по Думе, так и освещавшие его работу публицисты, нередко приходили в замешательство, давая ему характеристику и оценивая его партийный облик и деловые качества. В период работы второй Думы в прессе преобладали осторожно-благожелательные оценки: «октябристы обособились в отдельную группу под руководством симпатичного и представляющего собою октябризм высшего сорта профессора Капустина»; «этот искренний и горячий защитник справедливости»; «профессор Капустин, “белый ворон”, “rara avis” и т. д. октябристов, мало чем отличающийся от “правого кадета”»²⁵. В последний период работы Государственной думы 3-го созыва высказывания в его адрес становились все более резкими и критичными. Современники отмечали, что большинство думских скандалов происходило, когда кресло председателя занимал именно М. Я. Капустин, а потому его обвиняли в бесхарактерности и полном неумении вести заседания, а также в отсутствии четкой политической линии. Достаточно жестко высказался на этот счет лидер кадетов П. Н. Милюков: «я боюсь, что г. Капустин представляет в Думе только политический дилетантизм среднего обывателя»²⁶.

Несмотря на вызывавшие симпатию человеческие качества, исключительную личную скромность и порядочность, вскоре стало очевидно, что почтенный профессор не очень подходит на роль политического деятеля общероссийского уровня. Какими бы положительными качествами не обладал депутат, этого было явно недостаточно, чтобы справиться со сложными обязанностями председательствующего, особенно в периоды обострения конфликтов и распрей. 29 октября 1910 г. Я. В. Глинка* записал в своем дневнике: «Вторым товарищем председателя выбран Капустин. Милый старичок, жаль мне его, но председательствовать, по моему мнению, он не может, слишком теряется»²⁷. Один из подобных инцидентов описал Ф. Никонович: «12.04.1911. Пятница. Сегодняшнее думское заседание прошло очень шумно и скандально. Много спорили, шумели, стучали пюпитрами и даже, кажется, несколько сломали их. Дело дошло до того, что председатель М. Я. Капустин, будучи не в силах усмирить разбушевавшуюся Думу, оставил свое председательское кресло и тем прекратил заседание. Трудно почтенному профессору ориентироваться в своем председательском звании… Вследствие этого левые еще больше обнаглели и обругали почтенного профессора “глупой старухой”, а господа кадеты глумились над его непониманием и негодностью в товарищи председателя»²⁸. Почти каждое председательство М. Я. Капустина заканчивалось скандалом и бегством последнего из зала заседаний, что вызывало шквал критических откликов в прессе. Вскоре для всех стало очевидным несоответствие возможностей этого депутата занимаемой должности. Вероятно, эти ошибки, допущенные во время ведения думских заседаний, помешали ему быть переизбранным в последнюю дореволюционную Думу²⁹.

Пожалуй, одна из наиболее точных, по сути, и одновременно очень благожелательных оценок М. Я. Капустина была дана Ариадной Тырковой-Вильямс**: «Старик Капустин, идеолог и гуманист, сохранивший какую-то милую и в то же время старомодную веру в непосредственную силу тройной формулы — истина, добро и красота — по самой натуре своей не годится ни в какую партию. Его напрасно зовут то левым октябристом, то правым кадетом. Он просто себе честный, добрый, простодушный и независимый М. Я. Капустин, не поддающийся дисциплине ни одной партии»³⁰. Так или иначе, следует признать, что на месте председательствующего М. Я. Капустин не снискал авторитета и уважения коллег, а вызывал лишь одни нарекания, еще более выгодно оттеняя «достоинства» своего визави — князя В. М. Волконского.

Кандидатура М. Я. Капустина не устраивала правых, поскольку почтенный профессор казался им слишком неустойчивым в политическом плане и допускал сближение с левыми элементами. У редакции газеты «Казанский телеграф» и ее сторонников М. Я. Капустин вызывал стойкое отторжение своей приверженностью конституционному строю. Не устраивала фигура Капустина и оппозиционные силы.

Оппозиционные издания того периода весьма критично относились к деятельности и персональному составу казанских депутатов-октябристов. Особенно эта критика усилилась в период функционирования Государственной думы 3-го и 4-го созывов. Газета «Камско-Волжская речь» неоднократно высмеивала таких умеренных депутатов, как октябристы И. В. Годнев, В. А. Карякин, А. Н. Боратынский и М. Я. Капустин. Более всего доставалось последнему.

Почтенный профессор подвергался критике за отсутствие четкой и ясно изложенной программы, за то, что в Думе часто не мог определенно и четко высказать свое мнение, за некую беспринципность: «“Никак”… Вот самая короткая в мире политическая программа, с которою вступил в Государственную думу казанский октябрист Михаил Яковлевич Капустин»³¹. Поводом к таким резким суждениям стал случай, произошедший в декабре 1906 г. на одном из собраний казанских октябристов. На вопрос об отношении к деятельности правительства он тут же ответил, — «никак». Это «никакое» отношение, по словам автора заметки, профессор положил в основу своей думской деятельности. Такое поведение депутата порождало слухи и вызывало подозрение, что за «никакой» позицией скрывается лишь карьерный интерес. Еще более резкая критика в адрес итогов депутатской деятельности М. Я. Капустина стала звучать со страниц «Камско-Волжской речи» осенью 1912 г. в период выборов в Государственную думу 4-го созыва. Автор статьи (под инициалами Н. Г. вероятнее всего скрывался редактор Н. Гусев) критиковал двойственную и неустойчивую натуру профессора, его молчание по важнейшим для населения края вопросам, неумение вести думские заседания и пр.³² Такая критика, звучавшая как слева, так и справа, закончилась закономерно — кандидатура профессора была забаллотирована во время выборов в Думу 4-го созыва.

После окончания депутатских полномочий М. Я. Капустин решил не порывать со ставшей уже привычной столичной жизнью и остался работать в Санкт-Петербурге в одном из департаментов Министерства народного просвещения. Кроме того, он продолжил свою преподавательскую деятельность в Санкт-Петербургском университете, а также состоял сверхштатным ординарным профессором Казанского университета: в январе 1915 г. он был назначен совещательным членом медицинского совета³³. После Февральской революции его следы теряются. Михаил Яковлевич Капустин скончался в 1920 г. Это все, что известно о последних годах бывшего казанского профессора, ученого-гуманиста, попытавшегося с разной степенью успешности примерить на себя образ парламентария.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Гаффарова Ф. Ю. Садри Максуди в истории татарского народа начала ХХ века (1906-1924): дис. … канд ист. наук. – Казань, 1997. – 169 с.; она же. Садри Максуди (1906-1924 еллар). – Казан, 2001. – 262 б.

2. Шагалов В. Ученый, врач, общественный деятель // Гасырлар авазы – Эхо веков. – 1997. – № 1/2. – С. 160-163.

3. Усманова Д. М. Депутаты от Казанской губернии в Государственной думе России: 1906-1917. – Казань, 2006. – С. 338-345; она же. Профессора и выпускники Казанского университета в Думе и Госсовете России. 1906-1917. – Казань, 2002. – С. 32-38; она же. «Казань не посрамила себя». Профессора Казанского университета в высших законодательных органах власти Российской империи // Казань. – 2006. – № 3. – С. 45-49; она же. Капустин М. Я. // Государственная Дума России: энциклопедия: в 2-х т. Т. 1: Государственная дума Российской империи (1906-1917). – М., 2006. – С. 249-250.

4. Российский государственный исторический архив, ф. 1278, оп. 1, т. II, д. 178; оп. 9, д. 327.

5. НА РТ, ф. 977, оп. Совет, д. 10990.

6. Камско-Волжская речь. – 1916. – 10 января; 19 января.

7. НА РТ, ф. 977, оп. Совет, д. 11490, л. 26-26 об.

8. Государственная дума. Стенографические отчеты (далее ГД. СО). Второй созыв. Сессия вторая. – СПб., 1907. – Т. II. – Стлб. 1365-1369.

9. ГД. СО. Второй созыв. Сессия II. – СПб., 1907. – Т. I. – Стлб. 401-404.

10. Цитрон А. 103 дня Второй Думы. – СПб., 1907. Цит. по: Усманова Д. М. Депутаты от Казанской губернии в Государственной думе России: 1906-1917. – Казань, 2006. – С. 115.

11. ГД. СО. Второй созыв. Сессия II. – СПб., 1907. – Т. II. – Стлб. 603-604.

12. Там же. – Т. I. – Стлб. 987-1002.

13. Там же. – Стлб. 1795-1811.

14. Там же. – Стлб. 1810-1811.

15. Речь. – 1907. – 7 мая.

16. Речь. – 1907. – 11 мая; 31 октября.

17. Камско-Волжская речь. – 1910. – 4 июля.

18. Новое время. – 1907. – 11 сентября; 30 сентября; 10 октября.

19. ГД. СО. Третий созыв. Сессия III. – СПб., 1910. – Ч. 1. – Стлб. 750-745.

20. Там же. – Стлб. 3019-3023.

21. Россия. – 1909. – 8 октября.

22. ГД. СО. Третий созыв. Сессия I. – СПб., 1908. – Ч. 2. – Стлб. 2781-2783; Сессия III. – СПб., 1910. – Ч. 3. – Стлб. 1392-1396.

23. ГД. СО. Третий созыв. Сессия III. – СПб., 1910. – Ч. 3. – Стлб. 1394-1396.

24. Там же. Сессия II. – СПб., 1909. – Ч. IV. – Стлб. 2069-2073.

25. Кизеветтер А. Письма из Таврического дворца // Русская мысль. – 1907. – № 3. – С. 162; Изгоев А. С. Перед Третьей Думой // Русская мысль. – 1907. – № 10. – С. 211.

26. Вестник Европы. – 1907. – Т. IV (июль-август). – С. 743.

27. Глинка Я. В. Одиннадцать лет в Государственной думе. 1906-1917. Дневник и воспоминания. – М., 2001. – С. 69.

28. Никонович Ф. Из дневника члена Государственной думы – священника // Полоцкие епархиальные ведомости. – 1911. – № 15-16. – С. 324.

29. Н. Г. Бывшие депутаты // Камско-Волжская речь. – 1912. – 21 сентября.

30. Вергежский А. Третья Дума // Русская мысль. – 1908. – № 7. – С. 198.

31. Камско-Волжская речь. – 1910. – 4 июля.

32. Там же. – 1912. – 21 сентября.

33. Там же. – 1915. – 27 января.

Фото из фондов Центрального государственного архива кинофотофонодокументов Санкт-Петербурга.