Галлям Р. Г. Летописный казанский князь Костров (К истории социальной элиты Казанского ханства)

Летописный казанский князь Костров

(К истории социальной элиты Казанского ханства)

В постсоветское время значительно возрос исследовательский интерес к татарской знати, тюрко-татарским аристократическим родам эпохи Средневековья. Он обусловлен научными, историко-краеведческими, родословными мотивами, пониманием роли и места тюрко-татарской социальной элиты в отечественной истории, истории татарского народа.

На базе имеющегося круга источников попытаемся рассмотреть некоторые судьбоносные вехи жизнедеятельности одного из видных сановников Казанского ханства первой половины — середины XVI в., летописного князя Кострова, изложить некоторые наблюдения и выводы относительно генеалогии его происхождения, государственно-дипломатической и военной служебной деятельности до и после завоевания Казани в 1552 г.

По источникам XIV-XVII вв., созвучные имена «Костров», «Кострок» (или «Кострук») (в русской транскрипции) были в обиходе среди тюрко-татарской аристократии позднего Средневековья. Так, в Патриаршей (Никоновской) летописи в числе золотоордынской знати, погибшей в битве с русскими при р. Воже (1378), упоминается татарский князь по имени «Кострок» (или «Кострук»)¹.

Среди золотоордынских выходцев в Руси человек по имени «Костров» зафиксирован еще в конце XV в., что подтверждается исследованием С. Б. Веселовского. В документе, датируемом 1496 г., в числе помещиков на Руси упоминается человек по имени «Костров Мамыш Жеребцов»².

С. Б. Веселовский местом его службы определяет г. Новгород (имея в виду г. Великий Новгород). Однако в источниках XV-XVI вв. под названием «Новеград» (без прилагательного «Нижний») обычно фигурирует Нижний Новгород. Соответственно, упомянутый помещик, скорее всего, был испомещен не в Великом, а Нижнем Новгороде («Новеграде»). При этом не исключена возможность того, что он имеет какое-либо отношение к известной русско-дворянской фамилии Костровых.

Известный ученый-археолог А. Х. Халиков, автор научно-популярной книги «500 русских фамилий булгаро-татарского происхождения» (Казань, 1992), родоначальником дворянского рода Кастровых считал рассматриваемого князя Кострова Казанского ханства. При этом он заметил, что «этимология основы фамилии неясна». Тем не менее выдвинул свое предположение: «Может быть, от казанско-татарского “кыстыр — “зажми”?»³ Данная гипотеза представляется весьма оригинальной, но неубедительной. Понятно, что в основе фамилии Кастровых лежит личное имя позднесредневекового татарского князя Кострова. Очевидно, расшифровку оригинала имени нужно искать в перечне тюркских, мусульманских имен средневекового Востока. В этой связи оно весьма созвучно, почти совпадает с персидско-тюркским именем «Хосров» (Хөсрәү). Тем более, что имя казанского князя Кострова в посольской книге середины XVI в. по связям России с Ногайской Ордой упоминается и в форме «Хостров»⁴. Отсюда выстривается и транскрипционый ряд оригинала личного имени в русском языке: «Костров» — «Хостров» — «Хосров». Таким образом, можно предположить, что последние являются всего лишь различными, видоизмененными вариантами русской транскрипции одного и того же персидско-тюркского личного имени — «Хосров» (Хөсрәү). Оно персидского (иранского) происхождения и в переводе буквально означает «знатный, именитый» («данлы, шөһрәтле»)⁵. Под этим именем наиболее известен легендарный правитель средневекового Востока Хосров Ширин (Хөсрәү Ширин).

Из содержания летописных письменных источников следует, что князь Костров (Хөсрәү бәк) не был рядовым сановником Казанского ханства, а входил в состав высшей знати государства. Как важная политическая фигура, он накануне падения Казани сыграл одну из ключевых ролей в межпартийной, межклановой борьбе в Казанском ханстве, сложных перепитиях московско-казанских взаимоотношений.

Обращает на себя внимание один примечательный факт: в летописных источниках он часто упоминается вместе с другой известной личностью Казанского ханства — легендарным Нур-Али князем, сыном Булата Ширина, бывшем перед завоеванием Казани главным карача в государстве (т. е. фактически вторым после хана лицом в ханстве, его главным советником). Судя по всему, это означает то, что и сам князь Костров был в ту пору одним из карачей в ханстве и, скорее всего, также принадлежал к аристократическому роду Ширинов, правившему в Казанском ханстве.

В исторической литературе по вопросу генезиса правившего в постзолотоордынских тюрко-татарских государствах аристократического рода Ширинов (как правило, главный карача в татарских ханствах был из этого рода) единого мнения не наблюдается. Однако большинство исследователей его происхождение связывает с областью Карши в Туркестане⁶.

Впрочем, упоминание князя Кострова в летописях вместе с князем Нур-Алием Ширином может быть обусловлено не только (а возможно, и не столько) его родственными узами, общностью клановых интересов в обстановке крайне обострившейся внутриполитической междоусобицы правящих элит в ханстве накануне взятия Казани Иваном Грозным, сколько государственной должностью второго, а значит, подчиненного главному, карача в ханстве. Известно, что карачи, являясь основными советниками хана, играли одну из ключевых ролей как во внешней, так и во внутренней политике государства. Как бы то ни было, очевидно одно: их позиции во внутриполитической борьбе в ханстве, внешнеполитических делах государства, ключевые шаги накануне «Казанского взятия» весьма схожи (если не сказать, идентичны), выглядят согласованными.

Вероятно, в эпоху ханства загородные владения казанского князя Кострова под Казанью располагались к востоку от города, в районе современного с. Шихазда (Шәехзадә) (Пестречинский район Республики Татарстан). Свидетельство об этом содержат материалы писцовых описаний земель Казанского уезда 1565-1568 гг., составленные вслед за «Казанским взятием». По ним выясняется, что за пятью русскими помещиками, казанскими «детьми боярскими» — Гаврилом, Андреем, Брехом Родионовыми детьми, Иваном Черниковым сыном и его сыном Андрюшкою Онучиными по «Чювашской» административной дороге уезда (впоследствии в источниках эта дорога стала называться Зюрейской), в селе Большая Шегозда на р. Суле, помимо помещичьих дворов, дворов сельского попа и крепостных крестьян, имелся и «двор, что был Кострова князя», который, надо думать, ко времени писцового описания был каким-либо образом использован помещиками в хозяйстве (иначе подпал бы в разряд пустующих дворов)⁷. Очевидно, что село и земли вокруг него в период ханства были его владениями.

Являясь непосредственным активным участником стремительно развивающихся политических событий и интриг, разыгравшихся вокруг казанского престола накануне «Казанского взятия», князь Костров оказывается на службе Московскому государству. В литературе считается, что переход этот произошел в 1550 г.⁸ Однако это могло произойти и чуть раньше, в 1549 г., так как известно, что он участвовал в осенне-зимнем походе Ивана Грозного 1549-1550 гг. на Казань.

И ранее многие татарские князья, мурзы Казанского ханства переходили на русскую службу. Причиной тому были как внутриполитические ссоры, нестабильная политическая обстановка в Казанском царстве, подогреваемые внешнеполитическими силами, так и политика Русского государства по привлечению татарской аристократии на русскую службу.

Не приходится сомневаться в том, что переход князя Кострова на русскую службу так или иначе был связан с событиями, предшествовавшими завоеванию Казанского ханства, сложными государственно-дипломатическими коллизиями вокруг этих событий. В связи с перипетиями дипломатических переговоров и демаршей между Москвой и Казанью казанские князья Нур-Али Ширин и Костров не случайно упоминаются вместе. С очередным воцарением в 1551 г. на казанском престоле касимовского ставленника Шигалея, вернувшись в составе его свиты из Москвы в Казань, они снова вошли в состав обновленного казанского правительства.

Осенью 1551 г. казанские князья Нур-Али Ширин и Костров возглавили посольство Казанского ханства в Москву (к тому времени Горная сторона ханства уже была присоединена к Русскому государству). Задачи посольства в Москве заключались в следующем: просить русского царя обратно уступить Горную сторону Казанскому ханству; если не уступит, то пусть разрешит собирать в ней подати; не разрешит всех податей, то хоть часть; чтобы царь дал клятву, что будет соблюдать договор⁹.

Однако из-за жесткой позиции царя Ивана IV дипломатические переговоры зашли в тупик. Сами послы были задержаны в Москве. К тому же политическая ситуация в Казани менялась стремительно. В Москву дошла весть, что казанский хан Шигалей устроил в Казани кровавое побоище, умертвив 72 своих политических противника из числа знатных князей, уланов и мурз (князя Бибарса Растова и других оппозиционеров). В этих условиях казанская делегация поддержала общее мнение царя Ивана Грозного и казанских оппозиционеров о низложении Шигалея с казанского престола. Члены делегации, не добившись конечных целей своей миссии, поставленных перед ними ханом Шигалеем, не без основания опасались его опалы в случае их возвращения в Казань.

«А Муралеи и Костров сведав, что советники их в Казани побиты, и он (Нур-Али. — Р. Г.) бил челом царю и великому князю, что ему в Казань ехати не мочно. Царь (Шигалей. — Р. Г.) его не пожалует, чтобы государь пожаловал, по жены его приказал (т. е. обустроил его с семьей. — Р. Г.). А Костров князь бил челом государю и великому князю о том же»¹⁰.

Когда царь Иван Грозный в феврале 1551 г. посылал Алексея Адашева в Казань с повелением свести Шигалея с казанского трона, Нур-Али князь и Костров князь «с товарыщи», находясь в Москве, послали «к земле» (Казанской. — Р. Г.) с казанцем Тереул-дуваном грамоту, «на чем добили челом государю»¹¹. К сожалению, содержание этой грамоты (очевидно, обращение к царю Шигалею, либо к «Казанской земле») нам остается неизвестным.

Результат же всех этих политических перипетий нам известен: в 1552 г. Казань была завоевана войском Ивана Грозного, и Казанское ханство как государство перестало существовать. Весьма вероятно, что князь Костров и сам участвовал в казанском походе Ивана Грозного 1552 г. Однако достоверных данных на этот счет у нас пока не имеется.

В дальнейшем находящийся уже на русской службе казанский князь Костров упоминается в числе участников литовского похода Ивана Грозного 1557 г. Львовская летопись, описывающая данный поход, свидетельствует: «Как пришли воеводы на скамью, не доходя Сыренска пять верст, и оттуды отпустили воеводу Павла Заболотцкого да голову Ждана Вешнякова, а велели им засечи дороги от Колываня и от Риги для маистрова приходу; и Павел и Ждан дороги изсекли и поставили по засекам голов и детей боярских и Казанского князя Кострова и Бурнаша с товарищи…»¹²

Разрядные книги позволили нам установить, что в этот период князь Костров «с товарищи» были испомещены в «Новегороде» (т. е. в Нижнем Новгороде)¹³.

За отсутствием каких-либо других известий о казанском князе Кострове его дальнейшая судьба пока нам остается неизвестной. К сожалению, имеющиеся в нашем распоряжении отрывочные данные нарративных и письменных свидетельств XVI в. не позволяют более полно представить историческую личность летописного князя Кострова эпохи Казанского ханства. Однако источниковый резерв, на наш взгляд, есть. Речь идет о писцовых описаниях Нижегородского и Касимовского уездов, разрядных, посольских книгах, актовых и частных грамотах русского государства указанной эпохи. Кроме того, сведения ретроспективного характера могут содержаться и в документах Герольдмейстерской конторы, спорных делах Генерального межевания конца XVIII — середины XIX вв. Основной корпус документов хранится в Российском государственном архиве древних актов (г. Москва).

Ныне потомки казанского князя Кострова под фамилией Кастров, либо Костров (вариант русской транскрипции тюркоязычного оригинала имени — «Костров» — лишь результат «оканья» языка письменных источников XVI в.) имеют два разветвления: обрусевшее дворянское и татарско-мусульманское. Современные представители татарско-мусульманской ветви Кастровых, в основном, проживают в Москве и Касимове. В 2011 г. татарская общественность Москвы и Московской области торжественно отметила 100-летний юбилей одной из ее видных представительниц — Раузы Кастровой, предки по отцовской линии которой происходят из Касимова (ее отец, Ахмед Кастров, был купцом-меховщиком, видным мусульманским благотворителем г. Касимова начала XX в.). Она была хранительницей воспоминаний о встречах и беседах с такими известными татарскими общественными деятелями, писателями и музыкантами, как М. Султан-Галеев, М. Джалиль, С. Сайдашев.

Несомненно, что дальнейшее изучение личности казанского князя Кострова эпохи Казанского ханства и его родословной позволит на отдельно взятом примере проследить исторические судьбы татарской аристократии эпохи позднего Средневековья и их роли в истории России.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). – СПб., 1897. – Т. XI. – С. 43.

2. Веселовский С. Б. Ономастикон: Древнерусские имена, прозвища и фамилии. – М., 1974. – С. 160.

3. Халиков А. Х. 500 русских фамилий булгаро-татарского происхождения. – Казань, 1992. – С. 110.

4. Исхаков Д. М. От средневековых татар к татарам нового времени (этнологический взгляд на историю волго-уральских татар XV-XVII вв.). – Казань, 1998. – С. 61.

5. Саттаров-Мулилле Г. Татар исемнәре ни сөйли? (Татар исемнәренең тулы аңлатмалы сүзлеге). – Казан, 1998. – 278 б.

6. Бартольд В. О христианстве в Туркестане в домонгольский период. – СПб., 1893. – С. 56; Гариф Н. Г. Тарихи чыганакларда төрки-татар исемнәре һәм географик атамалар. – Казан, 2011. – 41-60 б.

7. Писцовое описание Казани и Казанского уезда 1565-1568 годов / Сост. Д. А. Мустафина. – Казань, 2006. – С. 337.

8. Халиков А. Х. Указ. соч. – С. 110.

9. Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой. 1489-1549 гг. – Махачкала, 1995. – С. 124.

10. ПСРЛ. – СПб., 1897. – Т. XI. – С. 68.

11. Там же. – С. 70.

12. ПСРЛ. – СПб., 1910. – Т. XX. – С. 596.

13. Разрядная книга. 1475-1605 гг. / Сост. Г. Н. Савич. – М., 1981. – Т. II. – Ч. 1. – С. 18-19.